Тропой таёжного охотника

— Да… Славно здесь пожили Калашники, — начал он. — Два брата их было. Федор — старшой и Степан. Заезжали они сюда с лета большой семьей и баб с ребятами привозили. Летом заездок городили — рыбу коробами выворачивали. Грибы, ягоды брали. Осенью женок отправляли в деревню, а сами оставались зимовать. Сохатых и изюбров перебили они здесь тьму-тьмущую, мясо целым обозом привозили в деревню. Десятка по три соболей приносили. Белковали неплохо… Кроме них здесь никого не было. Привыкли Калашники к тайге, к лесному житью. Это, паря, охота все делает. Взять, к примеру, меня: состарился я в тайге, ослаб, одряхлел, а все одно тянет в лес. Посмотришь кругом — красота какая! — так по спине и забегают мураши. Хорошо в лесу. Простор… Дышится всей грудью. Я за это дом бросил в городе…

Старик задумался. Он по-своему понимал и любил природу, но не находил нужных слов, чтобы выразить это. Симову стало стыдно за свои утренние мысли, и он рассказал Рогову, почему так долго мылся.

— Я, паря, и сам это за тобой примечал. Ты вот пятнадцать лет учился. Разные науки превзошел в самом Московском пушном институте. В больших городах жил. Теперь офицер-лейтенант, а все одно не скучаешь в тайге. Радуешься лесному житью-бытью вместе с нами… Ведь другого здесь на цепях не удержишь. Тайга, конечно, хороша, заманчива, но и толку много требует. Она накормит, напоит, однако и угробить может… С дурьей головой закружишь по сопкам и из лесу сроду не выйдешь. Оступишься где в увале — костей не соберешь. По перволедью провалиться можно. Да мало ли еще что… Вот и Калашники жили, пока беда не стряслась. А случилось вот что. Как-то Степан у наледи насторожил на сохатого бердану, а сам подался белковать. Ну, закрутился на сопке дотемна. Пристал, как полагается, снегом идти не решился. Спустился в ключ и пошел вниз по наледи. И забыл, видать, что утром в этом ключе сам же ружье насторожил! В темноте налетел на симку — вот и грохнуло по боку… Брат нашел его через день. Закоченел уже бедняга. Федор вывез братана из тайги, похоронил в деревне, а зимовье, как есть, бросил и проклял это место. Уж лет десять сюда никто не ездит…

Рогов умолк, всматриваясь в угасающую розовую полоску заката.

Ритмично размахивая литовкой, Прокоп Ильич косил вокруг зимовья густой пырей. Слегка ссутулясь, без всякого напряжения врезался он в пышную, по пояс, зелень, оставляя за собой двухметровую выбритую полосу. Под звенящей косой густая трава ложилась веером. За косцом оставался ровный прямой вал.

Симов тем временем развесил в бане на поперечных перекладинах мясо, а на земляном полу разжег дымокур. Подтаскивая по охапке сырого тальника, он скрывался в коптильне. Из открытой двери вырывались клубы дыма. Через минуту из дыма выскакивал и Симов, кашляя и чертыхаясь. В одних трусах, засаленный и закопченный, он походил на кочегара.

В перерывах, направляя оселком косу, Рогов подбадривал товарища и посмеивался над ним:

— Иди, покурим. Гляди, рога у тебя вырастут… На черта похож…

Симов подходил, и оба, развалившись, отдыхали на душистой скошенной траве.

К вечеру работу закончили. Еще горячее, прокопченное мясо сложили в большие тулуны — узкие брезентовые мешки, сшитые из тента, и, крепко завязав их, затащили в амбар. Вырубленные из туши «поребрены» — ребра сохатого — закоптили целиком и подвесили провялиться на солнечной стороне высокой лиственницы. Скосили на стойбище пырей и перевернули подсохшие к вечеру «нагребистые» валы свежего сена.

Рогов опытным глазом определил объем скошенной травы в восемь копен.

— Ну и сладкое сено. Овса к такому не надо, — восторгался он. — Полста пудов есть, коню на пять недель! Завтра столько же накосим, уберем — и шабаш… айда домой… Сюда приедем уже санями, в январе, когда прокипят реки.

С рассветом охотники снова вышли на луг, залитый матовым серебром росы. Рогов подыскал площадку поровнее и, ритмично размахивая косой, повел первую полосу. С правой стороны пристроился лейтенант; подражая движениям старика, он тоже замахал. Но его непослушная коса втыкалась концом в кочки или летела по верху травы, оставляя нвекошенные места. От старания на лбу у него выступил пот. Рогов быстро закончил полосу и подошел к товарищу.

— Левую руку прижимай к груди у соска. Носок косы держи выше, а пятку прижимай к земле. — С этими словами он встал за спиной своего ученика и, придерживая кисти его рук, начал направлять движения. Стало получаться лучше.

В знойный полдень небо подернулось легкой пеленой перистых облаков. Поднялась мошкара. Микроскопические мушки тысячным роем вертелись над головой, назойливо сыпались, в лицо, лезли в глаза. От их жгучих укусов опухли веки, покраснели уши. Мошка предвещала дождь. Пришлось косьбу оставить и торопливо убрать валы сухого пырея в копны.