Тропой таёжного охотника

— Ну, что? Посолонцевать пришел? — На приветливые слова хозяина конь ответил еле слышным ржанием. — Эх ты, каналья хитрая. Ну, ну, не лезь, уговорил, так и быть, — проворчал Прокоп Ильич. Он встал и принес на куске коры горсточку соли. Слегка прикасаясь к ней губами, Карька зачмокал и распустил слюну, смакуя каждую щепотку.

Растянувшись на своем потнике, старик с любовью следил за конем. Но усталость взяла свое: скоро он поник головой и, охваченный дремотой, заснул.

Перед заходом солнца охотники разбрелись по лесу, поднялись на сопки и заняли наблюдательные позиции.

Стоял тихий, теплый вечер, поэтому изюбры заревели очень рано. Едва солнце спустилось к сопкам, как в районе Потайного ключа, куда ушел Симов, прозвучала высоким тоном протяжная переливающаяся песня молодого быка.

Лейтенант скинул моршни и в одних волосяных чулках, связанных из волос конской гривы, осторожно пошел к ревущему зверю. Бесшумно продвигаясь опушкой и редколесьем, он поднялся на сопку повыше ревущего быка. Это облегчало наблюдение за зверем. Подойдя к нему метров на семьдесят, он обнаружил в чаще и пасущихся с быком двух изюбрих.

Бык, почуяв приближение человека, стал удаляться и вместе с оленухами вышел в соседнюю долину. Поднявшись на невысокую сопку, он заревел еще раз. Его песня была тут же прервана грубым, неимоверным по силе ревом старого быка. Рев был настолько мощным, что казалось, будто зверь стоит рядом. Симов повернул к нему; олень должен был находиться не дальше, чем в двухстах метрах. Через несколько минут на вершине сопки с новой силой повторился тот же раскатистый рев.

Симов стал было приближаться к быку, но небольшая оплошность испортила все дело: он споткнулся о колодину и, ломая сучья, грузно повалился на сухой валежник. Долго тянулись минуты ожидания. Наконец раздалось отрывистое «кхао». Через несколько секунд рявканье спугнутого изюбра повторилось в полукилометре, затем донеслось из-за сопок и стихло. Оба быка умолкли и больше в этот вечер голоса не подавали.

На табор Симов вернулся первым. Вскоре подошли старики.

— Ну как, паря? Что теперь запишем? Разогнал зверей-то! — съязвил Рогов.

Лейтенант покраснел и махнул рукой.

Вмешался Гаврила Данилыч:

— Мои-то звери остались на месте. Их можно записать. Выследил я здоровенного рогача и при нем четырех коров.

Это известие немного подбодрило лейтенанта. Он расспросил, как вели себя звери, куда отправились пастись, как охранял свой гарем старый бык.

Под утро в районе табора заревело четыре изюбра. Охотники еще в темноте разошлись по лесу.

Вчерашний молодой бык вернулся к верховью Потайного ключа и «пел» усерднее всех. Из соседней пади ему сердито отвечал старый, а с ближайших сопок подавали голос два пришлых молодых. Каждый охотник выбрал себе «певца» и, тщательно маскируясь, стал скрадывать его. С восходом солнца рев изюбров заметно ослабел и к девяти часам вовсе прекратился.

Утренние наблюдения подтвердили, что здесь ходят два быка с гаремами: старый с четырьмя коровами, молодой с двумя. Оба пришлые, молодые, еще не обзавелись подругами.

В этот день табор пришлось покинуть. За ночь лошади выстригли всю траву и остались без корма. Охотники переехали к зимовью на устье реки Бельчир.

На новом бивуаке старики отремонтировали зимовье: законопатили мохом щели, перебрали на крыше лубье, переложили печь.

Уваров, работавший в молодости по печному делу, соорудил замечательную мазанку. Достав пять ведер синей глины, он смешал с нею пять килограммов соли и, залив водой, приготовил густой раствор. Затем из крупных камней сложил основание печи высотой в полметра и площадью в полтора квадратных метра. На него положил метровое бревно, а на бревно поставил жердь, обложил их мохом и облепил глиной. Через несколько дней, когда глина подсохла, Уваров вынул бревно и жердь. Получилась превосходная печь-мазанка с глиняной трубой.

Симов на новом месте немедленно занялся радиофикацией. Подтянув конец антенны к зимовью, он подключил детекторный приемник и без особого труда поймал читинскую радиовещательную станцию. Передавали сводку Информбюро. Один наушник не мог обслужить троих охотников, и товарищи уступили его Рогову. Старик в эти дни особенно волновался: он знал, что сын его сражается под Либавой, где шли теперь ожесточенные бои с окруженной немецкой группировкой.

Оставив стариков в зимовье, Симов отправился на южный косогор долины и, разыскав стройную, без сучков березу, винтообразно по стволу надрезал ее кору и содрал полосу бересты в 15 сантиметров ширины и 2 метра длины. Из нее он скрутил конус и на широкий его конец надел плотный цилиндр, сделанный на замке, как для туеса. Получилась берестяная труба в 75 сантиметров длины с отверстием у мундштука в два миллиметра и рупором в 10 сантиметров. Теперь он просушивал ее у костра. Гаврила Данилыч с интересом следил за работой.

— Диковинная штука получилась, — заметил он. — Как-то она у тебя реветь будет? У нас делают долбленые трубы, из сухой сосны.

Закончив просушку трубы, Симов собрался ее испробовать.