Тропою мести

Люди входили в заводские цеха, другие выходили из них – такая круговерть. Многие из тех, что были на улице, грелись у бочек, внутри которых потрескивали дровишки; некоторые стояли под навесами и курили – огоньки сигарет мелькали повсюду, стоял плотный туман табачного дыма. Музыканты, что сидели у костров, лабали душевные песни, а некоторые из их слушателей сосредоточенно смотрели в экраны своих наладонников.

«Газель» проехала мимо бараков, где жили кандидаты и ничем не отличившиеся рядовые, когда в глаза бросился еще один плакат. На нем был запечатлен усатый мужик, что напоминал генерала Андрейченко. Он был одет в черно-красный комбинезон и тыкал в зрителя своим мясистым пальцем, вопрошая:

«Ты записался добровольцем?»

Петренко остановил машину у опрятного металлического гаража, на котором было выведено:

«Медпункт».

– Иди. – Водитель заглушил мотор. – Проследи, чтобы Айболит в лучшем виде прием организовал, а потом возвращайся сюда. Вместе его дотащим.

– Хорошо. Ты пока с ним побудешь, да?

– Куда я денусь-то?

– Логично. Давай тогда.

– Давай.

* * *

Огонек шел по разбитой дороге. Он совершенно не скрывался, словно не боялся, что его обнаружат. Ладони дрожали, как у прожженного наркомана, а в горле давно пересохло.

Путь сильно утомил поджигателя – унылый и серый пейзаж, несмотря на всю свою притягательность, уже сидел в печенках. Вокруг раскинулись изуродованные и скрюченные безлиственные деревья, что росли на полях, опаленных кислотными дождями. На обочинах покоились советские автомобили – ржавые «Москвичи», пустые и разобранные «Жигули», «Волги» – они дополняли общую темную картинку. Все в них – от магнитол до сидений – вытащили мародеры, которые активно промышляли своими грязными делишками сразу же после трагических событий восемьдесят шестого года прошлого века. Помимо прочего, вдоль лесов тянулись вездесущие линии электропередачи – оборванные и нелепые, будто бы символизирующие разрушенные линии человеческих судеб. И вот в этой вот серости, в этой унылости и нелепости и была вся прелесть Зоны, вся ее красота и все ее очарование.

Впереди замаячил старый бело-голубой «ЗИЛ». Огонек присмотрелся к нему, достал КПК и активировал сканер аномальной активности. Подойдя ближе, осмотрел всё, проверил прибором. На крыше кабины – промятой – береза завалившаяся, но больше ничего не было. И фон – в норме. Потянул тонкую хромированную ручку, открывая дверь – и на асфальт кусками посыпалась краска. Огонек забрался в кабину, уселся на место водителя и поигрался с рулевым колесом, словно ребенок. Свинтив пробку с фляжки, немного выпил, чтобы утолить жажду.

Сквозь лобовое стекло посмотрел вдаль – и увидел убогие купола православной церквушки.

– Может, туда?

Выйдя из грузовика, направился к религиозному святилищу.

* * *

Водопьянов прогуливался вдоль гигантской бетонной стены, поверх которой была натянута колючая проволока – элемент обороны. В стене виднелись окошки-бойницы, словно у средневековой крепости. По всему периметру были отстроены вышки, а на вышках скучали снайперы и пулеметчики.

Павел прошел мимо палаток, портовых контейнеров и пристроек, где ютились те, кому не хватило места в казармах. В основном это были новички и рекруты, для которых спартанские условия считались приемлемыми.

Глянул наверх, на крышу центрального цеха – там располагались солнечные батареи.

За то время, что Турко занимал кресло лидера, обороноспособность базы выросла в разы. Столько лет обходились без этого, потому что не воевали ни с кем, кроме «Анархистов», а тут – на́ тебе, вся Зона на «Удар» ополчилась. До всего этого единственным серьезным конфликтом, в который ввязалась группировка, оставалась война с «Изоляционными силами».

Дальше – засаленные палатки и деревянные пристройки – это так называемый район бедняков, или фавелы[12]. Шутливые названия, но прижились в народе. Повсюду здесь была какая-то возня, слышались крики и ругательства, а кое-где – песни под гитару. Три блатных гитарных аккорда и несколько пьяных глоток, что не попадали в ноты, – это настоящий саундтрек Чернобыльской Зоны отчуждения. Шкворчало мясо на кострах, пахло шашлыками и всевозможными яствами. На бельевых веревках покачивались сохнущие комбинезоны. Мужчина почтенного возраста сидел на лавочке и стирал одежду в пластиковом тазике. Его руки были синими, почти окоченевшими, но он, стиснув зубы, терпел и продолжал окунать их в ледяную воду.

Все это резко контрастировало с атмосферой по другую сторону ограды. У Водопьянова давно вошло в привычку прохаживаться по закоулкам базы после возвращения с Диких Территорий. Делал он это, чтобы острее прочувствовать грань между настоящей мирной жизнью и тупым выживанием.