Тропою волка

— Проклятие! Они повсюду, на каждой миле! — кричал в бессильной злобе Хованский. Он тут же велел выставить около тысячи человек заграждения из пехоты, а остальным спешно переправляться. В этот самый момент у переправы показались литвинские всадники. Казаки Кмитича спрыгнули на землю, тут же собрали две картечницы, которые в разобранном виде везли на конях — изобретение Кмитича, — и по мосту вдарил смертоносный свинец. Драгуны и гусары, залпами ответив на стрельбу московской пехоты, с копьями и палашами набросились на арьергард Хованского, опрокинули его. Всадники лихо рубили царскую пехоту. От полного разгрома московского князя спасло лишь то, что у Хованского в этом месте оказалось в четыре раза больше людей, чем у Жаромского и Кмитича. На подмогу гибнущим пехотинцам устремились новгородские гусары, другие пешие ратники. Но как бы ни учили их, гусар Московии, им было все же далеко до мастерства настоящих литвинских гусар.

В отчаянной сече московитские тяжелые всадники стали терпеть сокрушительное поражение, пятясь обратно к переправе. Литвины выбивали врагов одного за другим из седел, в упор расстреливали их из запасных седельных пистолетов, протыкали и валили длинными копьями — более длинными, чем у их врагов. Кмитич рубился в самой гуще. Он встал в стременах и увидел Хованского в окружении гусар. Кмитич узнал московского воеводу: тот выглядел почти так же, как и под стенами Смоленска — в похожей на турецкую высокой шапке, с кривой саблей, со светло-бурой бородкой…

— Эй! Хованский! — зычно крикнул Кмитич, размахивая карабелой. — Это я! Дьявол Кмитич по твою душу пришел! Ну, как тебе у нас? Куда же ты! Ты ведь так стремился в Литву! Эй, воевода!

До Хованского было шагов сорок, не меньше. В шуме боя он не должен был слышать Кмитича, но… обернулся. Обернулся и с ужасом уставился на высокого длинноволосого всадника в гусарском шишаке, закованного в железные нарукавники и кирасу, что-то орущего, размахивающего саблей. Понял ли он или нет, кто это? Вспомнил ли, сколько рублей обещал своим ратникам за голову этого человека под стенами Смоленска? Узнал ли царский воевода Кмитича или не узнал, но при виде гусарского командира литвинов его сковал суеверный страх. Литвинский всадник тем временем выхватил кавалерийский пистолет с длинным стволом и выстрелил. Сильный ноябрьский ветер спас московского князя — пуля сбила с него высокую шапку, обнажив лысоватую голову. Хованский, пришпорив коня, бросился на мост от наседавших гусар Кмитича.

— Уходим! — кричал он. — Быстрее уходим!

Но Хованский никогда бы не ушел, если бы не его сын Петр, с группой новгородских тяжелых всадников храбро бросившийся навстречу Кмитичу. Оршанский полковник сразу признал в молодом московите знатного княжича: на Петре был вишневый расшитый золотом кафтан, надетый поверх брони, высокая меховая шапка, красные татарские сапоги с загнутыми носами…

Кмитич помчался прямо на княжича. На ходу они сшиблись, зазвенели сабли, высекая искры. Петр оказался проворным фехтовальщиком и первым нанес повторный удар, норовя ранить голову коня оршанского князя. Но Кмитич, не без труда отбив удар, защитив коня, сделал восьмерку своей карабелой, коротко полоснул княжича по руке и с силой ударил плашмя лезвием по лбу противника. Шапка слетела с головы Петра, кровь хлынула по его лицу, и Хованский-младший, наполовину оглушенный ударом, припал к шее коня. Какой-то гусар хотел добить княжича пикой, но Кмитич зло окрикнул:

— Не сметь! В плен его! Да перевязать рану!

На переправе, толкая друг друга, сумбурно двигалась московитская кавалерия, спеша унести ноги от напирающих литвин. Кони перепрыгивали через лежащих на мосту людей и лошадей… По ним с берега не переставая били тюфяки, словно их там была целая батарея, иногда кто-то из сраженных московитских гусар вываливался из седла, порой падал в воду вместе с конем, ломая разбитые картечью перила. Московитяне, те, кто уже переправился, лихорадочно строились на противоположном берегу для отражения новой атаки… Но литвины их уже не преследовали. Идти малыми силами по мосту за Хованским Кмитич посчитал губительным для своей немногочисленной кавалерии…

— Пусть уходят! — крикнул довольный битвой Кмитич. — Мы уходим тоже! Дело сделано…