Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

Шофер между тем вышел из кабины и начал обстукивать ногой далеко уже не новые скаты.

— Чего так гоните? — спросил Высоцкий. — Резина у вас не совсем надежная… Да и машина уже… — он сделал несколько шагов к кабине, чтоб глянуть на спидометр.

Шофер промолчал, а Кожушко решил представиться более откровенным и простодушным.

— Там наши впереди, — будто своему компаньону, признался он. — Выехали вместе, так хотелось бы…

— Кто отстанет, с того… — осмелился добавить и шофер, но Кожушко так взглянул на него, что парень сразу замолчал.

— А в передних машинах кто?

— Коробкин, Струк и другие.

Подойдя к переднему сиденью, Высоцкий шире открыл дверцу и неожиданно для себя почувствовал застоявшийся запах не бензина, как это часто бывает в недосмотренных машинах, а самого обыкновенного спирта. Посмотрел в кузов и увидел там на заднем сиденье Понурина. Он сидел чуть подавшись плечами в угол и широко расставив толстые колени. Пока не остановилась машина, он, вероятно, дремал. И теперь ему, наверно, очень хотелось спать, потому и не вылез из машины, даже не изменил удобной позы. Лицо его лоснилось — казалось, что излишний жирок выступал наружу.

— И ваша семья в Минске? — не скрывая язвительности, спросил Высоцкий. Посмотрел на врача — и чуть не затрясся от нестерпимой обиды и боли. Руки сами тянулись схватить его за взлохмаченную густую чуприну, вытащить из машины да спросить при всех, как он лечит людей, как заботится об их здоровье… Почему хороший человек попал из-за него в большую беду, а может, и не один человек?!

Понурин молчал: видно, по своей тугоухости не услышал вопроса. А Кожушко сразу заступился:

— Это он с нами… В город человеку надо… Медикаменты, то, се…

— Скажите ему, когда проспится, — строго произнес Высоцкий, — что я прошу его в понедельник после обеда зайти ко мне. А теперь поезжайте, а то отстанете.

— Не отстанем, — бодро заверил Кожушко и привычным жестом вытер лысую голову. — Мы не привыкли отставать! В понедельник техническое совещание. Да?

Высоцкий кивнул головой.

— Будем ровно в девять!

8

— Ты куда, Аленка?

— К Ольге на Гуляева!

— Эх вы, гуляевцы!..

Он услышал это, идя по новой улице, и не мог не остановиться. Голоса звонкие, детские, но они напомнили те времена, когда веселых голосов тут не было слышно: повсеместно были расставлены фашистские гарнизоны.

И в те времена люди слышали это имя: Гуляев. Слышали и часто повторяли обнадеживающее слово «гуляевцы».

Партизанский командир Гуляев, как и Брановец, сражался с оккупантами в этих местах. Он погиб в бою, и правительство посмертно присвоило ему звание Героя Советского Союза.

Гуляев погиб, но остались гуляевцы. Их приходило все больше и больше. Тут была создана партизанская бригада имени Гуляева, она дралась с фашистами до полной победы…

— А вы брановцы! — ответила Аленка.

Аленка была круглолицая, толстенькая, в коротком платьице и вся до того загорелая, что, казалось, солнце только и светило на нее одну.

Как звали вторую, Высоцкий не знал: тут играло много детей, и все, наверно, с улицы Брановца. Если не оттуда, то с Гуляева или Заслонова. В городе несколько партизанских улиц. Они малолетки, как и Аленка.

Бегайте, играйте, маленькие гуляевцы и брановцы! Вы имеете на это право!

Побежала на Гуляева Аленка, пошел следом за ней и Высоцкий. Аленка, должно быть, и жила на улице Брановца, а Леонид Александрович заходил на участок Виктора.

Уже больше месяца прошло с тех пор, как Высоцкий отвез в Минск Еву. Недавно был там снова, наведывался в больницу.

…Когда уезжал, за ворота вышла старенькая няня в белом халате и черных истоптанных башмаках.

— Мне Евочка рассказывала о вас, — почему-то оглядываясь на ворота, заговорила она. — Вижу, что вы переживаете, волнуетесь очень. Так я хотела вам сказать, чтоб не переживали. Поверьте — я тут пятнадцать годков, и каких только больных не видела!.. Ева поправится: я по характеру ее вижу. А тут главное — характер. Она ж у нас и певица, и танцорка, и газету рисует. А стихи как начнет рассказывать, так вся палата слушает.

— Здоровье как у нее?

— Здоровьем еще слабенькая, — призналась бабка. — Но это ничего.

…Виктор Брановец за это время построил большой дом, на его улице прибавилось много новоселов, а Ева все еще слабенькая. Там, в больнице, выходит газета, там люди слышат веселый девичий голос. Этому можно верить — Ева действительно такая, нигде не унывает, энергичная. А тут, на новостройке, уже давно нет стенной газеты. Давно не слышно Евиного голоса…

Аленка выбежала на улицу Гуляева и влилась в свою компанию. Защебетали, заспорили о чем-то девочки и помчались к молодому парку. Он невдалеке от улицы Гуляева. Тут были уже скамейки, спортивная площадка, несколько аттракционов для детей и даже фонтанчик.

Высоцкий сел на скамейку. Из переулка напротив вышел Понурин — видимо, наведывался в общежитие. После разговора в кабинете Высоцкого врач избегает с ним встреч. Хоть и не подчиненный, а все же стыдится глянуть в глаза человеку, сказавшему чистую правду.