Читаем Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном полностью

Коробкин тоже не проявлял особой активности, а спорил больше всех Кожушко, начальник того строительного управления, которое отвечало за промышленные объекты. Он, конечно, знал из аналогичных примеров, что если построить склады по проекту Высоцкого, то они дольше прослужат, так как соль даже бетон разъедает, а дерево не берет. Но когда-то еще будут эти деревянные арки! Когда еще их утвердят в высших инстанциях… Все это может затянуться, и тогда уже не рассчитывай на премию за досрочное выполнение плана. А между тем в автомагазине подходила очередь…

— Вы все-таки инженер! — сказал ему тогда Высоцкий. — Как вы не понимаете, что теперь нельзя строить так, как строили даже два-три года назад?! А соликамские и березниковские склады строились значительно раньше.

— И все-таки служат! — вставил Кожушко.

— А знаете, как служат? Вы были там?

— Не был, но знаю!

— Ничего не знаете, раз не были! Люди там мучаются с этими складами, так как соль не щадит ничего — каждый год ремонт. Я сам все это видел недавно.

Высоцкий говорил с запалом и с такой убежденностью, что трудно было ему возражать, но Кожушко держался своего. Тут прежде всего упрямство и самолюбие разыгрались, но важно было и то, что он чувствовал молчаливую поддержку со стороны Кривошипа и некоторых других, здесь присутствующих.

На Жемчужного Кожушко не посмотрел ни разу. Может, потому, что не считал его специалистом в этом деле, а скорее всего — надеялся, что секретарь парткома чувствует позицию руководителя треста. И произошло совершенно неожиданное. Знал Жемчужный мнение Кривошипа или не знал — это его дело, а взял да и выступил и без всяких оговорок поддержал Высоцкого.

— Я доволен, что ты поддержал меня тогда, — сказал Леонид Александрович, поглядывая на Аленкину компанию, играющую уже возле самого фонтана. — Кривошип чуть ли не дремал на диване, но я знал, что кое-кто любит читать даже затаенные его мысли.

— Моя поддержка, видно, мало поможет тебе, — почему-то вяло отозвался Вячеслав Юлианович. — Особенно в конкретных делах, ведь они отлично знают, что я всего-навсего учитель, да еще сельский. Однако самую идею, творческую, интересную, я всегда буду поддерживать. Значит, и тебя. Продумай только все, чтоб не было потом каких-либо неожиданностей. Говорили мне девушки, клеевики твои: «Как же он потом вытащит такую махину из цеха? На чем повезет на стройку, если каждая половина арки тридцать три метра в длину?»

— Это уже продумано, — спокойно заявил Высоцкий. — Из цеха она легко выберется, а на объект повезем на низких спаренных санках. На них когда-то наши отцы длинные бревна возили.

— У нас почему-то их звали «сучками», — вспомнил Жемчужный и засмеялся.

— У нас тоже, — подтвердил Высоцкий. — Очевидно, потому, что они всегда привязывались сзади, к шипам больших саней, и виляли по дороге, когда конь бежал налегке. А вообще-то старые люди знали, что делали. Положи длинное бревно на такие же длинные сани — никакой конь не потянет. Так же и трактор…

Жемчужный снова на время задумался или загляделся на детей, а потом всей своей мощной фигурой повернулся к Леониду Александровичу:

— Скажи мне, пожалуйста, откуда и как у тебя возникла идея арочных сооружений? Ты где-нибудь вычитал об этом или видел, слышал?

Высоцкий ждал подобных вопросов от своих коллег, потому заранее подготовился на них ответить. Но не специалисту, к тому же еще близкому человеку, решил сообщить и кое-что из практики.

— Что соль мирится только с деревом, — начал он с мягкой, дружеской улыбкой, — об этом знали еще наши далекие предки. Что в складах для сильвинита должно быть просторно — об этом знают теперь все: там разместится сложная конвейерная техника. Остальное пришлось соображать самому, кое-какой опыт имеется…

«Какой?» — чуть было не спросил Жемчужный, но, видимо, сразу догадался, опустил гладко причесанную голову.

— В местах «столь отдаленных», — продолжал Высоцкий, — мне часто приходилось иметь дело с разными деревянными конструкциями. В одной группе со мной был минский архитектор. Леса у нас хватало, а вот других материалов достать было трудно. Мы мастерили из досок такие строительные конструкции, что они могли заменить металлические, цементные и даже железобетонные. Делали и арки, только, конечно, не такие, как тут. Там спецклея не было, да и не нужны были такие огромные помещения со свободным, ничем не перегороженным пространством посередине.

— А что… — намеревался еще о чем-то спросить Вячеслав Юлианович, но лишь посмотрел на Высоцкого печально и будто растерянно.

— Ты о нем?

Жемчужный кивнул головой.

— Он остался там навечно. Нас послали в каменоломню… Произошел обвал… Меня вытащили живым, а он…

— Аленка, Аленка, — как-то чересчур громко начал звать Жемчужный. — Иди сюда, что-то скажу!

Девочка остановилась возле бассейна, посмотрела на дядей, однако не очень доверчиво.

— Иди сюда! — помахал Жемчужный обеими руками. — Иди.

Остановились и смотрели в их сторону уже все дети, а Аленка несмело подошла к скамейке.

— Ну здравствуй! — сказал Жемчужный и выставил широкую загорелую ладонь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Провинциал
Провинциал

Проза Владимира Кочетова интересна и поучительна тем, что запечатлела процесс становления сегодняшнего юношества. В ней — первые уроки столкновения с миром, с человеческой добротой и ранней самостоятельностью (рассказ «Надежда Степановна»), с любовью (рассказ «Лилии над головой»), сложностью и драматизмом жизни (повесть «Как у Дунюшки на три думушки…», рассказ «Ночная охота»). Главный герой повести «Провинциал» — 13-летний Ваня Темин, страстно влюбленный в Москву, переживает драматические события в семье и выходит из них морально окрепшим. В повести «Как у Дунюшки на три думушки…» (премия журнала «Юность» за 1974 год) Митя Косолапов, студент третьего курса филфака, во время фольклорной экспедиции на берегах Терека, защищая честь своих сокурсниц, сталкивается с пьяным хулиганом. Последующий поворот событий заставляет его многое переосмыслить в жизни.

Владимир Павлович Кочетов

Советская классическая проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза
Жестокий век
Жестокий век

Библиотека проекта «История Российского Государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.Исторический роман «Жестокий век» – это красочное полотно жизни монголов в конце ХII – начале XIII века. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная вольная жизнь, где неразлучны смертельная опасность и удача… Войско гениального полководца и чудовища Чингисхана, подобно огнедышащей вулканической лаве, сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации. Желание Чингисхана, вершителя этого жесточайшего абсурда, стать единственным правителем Вселенной, толкало его к новым и новым кровавым завоевательным походам…

Исай Калистратович Калашников

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Прощай, Гульсары!
Прощай, Гульсары!

Уже ранние произведения Чингиза Айтматова (1928–2008) отличали особый драматизм, сложная проблематика, неоднозначное решение проблем. Постепенно проникновение в тайны жизни, суть важнейших вопросов современности стало глубже, расширился охват жизненных событий, усилились философские мотивы; противоречия, коллизии достигли большой силы и выразительности. В своем постижении законов бытия, смысла жизни писатель обрел особый неповторимый стиль, а образы достигли нового уровня символичности, высветив во многих из них чистоту помыслов и красоту душ.Герои «Ранних журавлей» – дети, ученики 6–7-х классов, во время Великой Отечественной войны заменившие ушедших на фронт отцов, по-настоящему ощущающие ответственность за урожай. Судьба и душевная драма старого Танабая – в центре повествования «Прощай, Гульсары!». В повести «Тополек мой в красной косынке» рассказывается о трудной и несчастливой любви, в «Джамиле» – о подлинной красоте настоящего чувства.

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза