Читаем Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном полностью

— Хватит! — категорически произнес Кривошип. — Где они раньше были? Не видели, что у них там в дождь подойти нельзя? Пускай показывают теперь все как есть!

— Что вы, Евмен Захарович! Это ж мы должны…

— Ничего тут не должны! — снова не дослушал его руководитель треста. — Нечего слишком усердствовать! Я вчера дал согласие на это сооружение, но, честно говоря, рад, что тебя погнали оттуда. — Он с улыбкой посмотрел на Высоцкого.

— Шумок весь дутым оказался, — между тем заметил Леонид Александрович, не показывая своего удовлетворения таким поворотом дола. — Мне звонил Жемчужный.

— Что, не приедет? — сразу догадался Кривошип.

Высоцкий покрутил головой.

— Ну вот!.. — Кривошип откинулся к спинке дивана и начал радостно и будто с издевкой хохотать: диванчик даже трясся. — Вот оно!.. Э-эх!.. И правду ты говоришь… Леонид Александрович?

— Можно позвонить Жемчужному.

— Не надо!.. Верю! — Он вдруг довольно бодро взмахнул руками и встал. Расхаживая по кабинету, заговорил взволнованно и с несвойственным ему запалом: — Конечно, вы можете подумать: хватился старик, бравирует. На это я скажу, что сразу не очень-то поверил всему. Мне такие вещи хорошо знакомы. Могли ведь неточно проложить маршрут, а мог и вообще измениться маршрут. Этот человек, насколько мне известно, не любит ездить по заранее подготовленным дорогам. А ты, — он посмотрел на Кожушко, — выкапывай теперь свои столбы!

Тот уже стоял у порога и нервно, дрожащими руками натягивал на голову тесноватую кепку. Ничего не сказав, он так же стремительно, как и вошел, исчез из кабинета. Все поняли: побежал выяснять ситуацию.

Через несколько минут, решив свои дела, ушли в отдел и молодые инженеры, а в кабинете остались только Кривошип и Высоцкий. Евмен Захарович все еще ходил поперек комнаты, посмеивался, но уже почему-то грустно и задумчиво.

— Когда мы отучимся от этого? — то ли спрашивал он у Высоцкого, то ли строго и беспощадно упрекал самого себя. — Ну приезжает руководитель, министр… Пускай себе приезжает! Пусть посмотрит все как оно есть. Поможет, если надо, подскажет! Пускай и покритикует, если есть за что. Чего этого бояться, нагонять друг на друга страх, хорохориться друг перед другом, чтоб показаться лучшим? Вон Запрягаев так даже в Слоним посылал людей. А за чем? За цветами.

Вошла секретарша и сообщила, что Евмену Захаровичу звонят из министерства строительства.

— Переведи сюда! — приказал Кривошип.

Медленно подойдя к столу, он с каким-то особенным безразличием взял трубку и слушал долго, но отзывался больше невнятными звуками, чем словами, потому нельзя было понять, о чем шел разговор. Чтоб не мешать разговору и дать возможность старшему товарищу сесть, Высоцкий встал и вышел из-за стола. Ему надо было уже ехать на объекты, но неловко было сказать об этом руководителю треста — как бы старик не понял, что его выживают из кабинета.

— М-м-мгу… так, так, м-м-гу… — между тем произносил Кривошип, и все это выходило у него как-то уж очень спокойно и неуважительно.

Высоцкий даже посочувствовал человеку, находившемуся на другом конце провода.

— А как насчет гостей? — спросил наконец Кривошип. И в голосе почувствовался отнюдь не безразличный смешок. — Ну конечно!.. Самых!.. Этих самых!.. Ах мало интересует?.. Ну-ну… Хорошо, хорошо…

Он медленно, так же как и снимал, повесил трубку и вышел из-за стола.

— Смотри ты! — заговорил удивленно, однако с похвалой. — Его мало интересует!.. Это Синицкий, начальник производственного отдела. Сказал ли бы он так прежде?

— Он мог бы сказать, — заступился за него Леонид Александрович. — Способный инженер и человек с твердыми убеждениями.

— Когда-то отец его у меня работал, — вспомнил Кривошип. — Слабый был специалист…


Когда Высоцкий приехал на промышленные объекты, часового спецстройки уже и след простыл. Все материалы были вывезены. Кое-где на стенах и галереях еще висели приветственные лозунги, но уже только те, что не очень бросались в глаза.

На строительстве арочных складов встретился Кожушко. Он сделал вид, что между ними не было никаких неприятных разговоров, охотно и дружелюбно начал показывать, что успел сделать за прошедшие дни.

— А все-таки здорово! — признал он, взмахнув над головой руками. — Простор, ажурность!.. Хоромы, дворцы прямо, а не склады!.. Только задерживаемся немного — не хватает арок.

— Сегодня побываю на заводе, — пообещал Высоцкий, поняв, что теперь тревожит руководителя стройуправления. Вспомнил, что Кривошип, видно, из-за этого приходил в кабинет, да увлекся другим делом. Из министерства, по-видимому, тоже звонили насчет сроков — это замечалось по односложным репликам Кривошипа и по его лицу. Склады могут выйти действительно красивые, прочные — таких сооружений в республике еще не было. Но и выговор за нарушение графика уже, наверное, подготовлен.

Кожушко проводил главного инженера до машины и, когда тот взялся за ручку дверцы, виновато попросил:

— Вы, Леонид Александрович, забудьте наш вчерашний разговор, если можете.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Провинциал
Провинциал

Проза Владимира Кочетова интересна и поучительна тем, что запечатлела процесс становления сегодняшнего юношества. В ней — первые уроки столкновения с миром, с человеческой добротой и ранней самостоятельностью (рассказ «Надежда Степановна»), с любовью (рассказ «Лилии над головой»), сложностью и драматизмом жизни (повесть «Как у Дунюшки на три думушки…», рассказ «Ночная охота»). Главный герой повести «Провинциал» — 13-летний Ваня Темин, страстно влюбленный в Москву, переживает драматические события в семье и выходит из них морально окрепшим. В повести «Как у Дунюшки на три думушки…» (премия журнала «Юность» за 1974 год) Митя Косолапов, студент третьего курса филфака, во время фольклорной экспедиции на берегах Терека, защищая честь своих сокурсниц, сталкивается с пьяным хулиганом. Последующий поворот событий заставляет его многое переосмыслить в жизни.

Владимир Павлович Кочетов

Советская классическая проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза
Жестокий век
Жестокий век

Библиотека проекта «История Российского Государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.Исторический роман «Жестокий век» – это красочное полотно жизни монголов в конце ХII – начале XIII века. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная вольная жизнь, где неразлучны смертельная опасность и удача… Войско гениального полководца и чудовища Чингисхана, подобно огнедышащей вулканической лаве, сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации. Желание Чингисхана, вершителя этого жесточайшего абсурда, стать единственным правителем Вселенной, толкало его к новым и новым кровавым завоевательным походам…

Исай Калистратович Калашников

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Прощай, Гульсары!
Прощай, Гульсары!

Уже ранние произведения Чингиза Айтматова (1928–2008) отличали особый драматизм, сложная проблематика, неоднозначное решение проблем. Постепенно проникновение в тайны жизни, суть важнейших вопросов современности стало глубже, расширился охват жизненных событий, усилились философские мотивы; противоречия, коллизии достигли большой силы и выразительности. В своем постижении законов бытия, смысла жизни писатель обрел особый неповторимый стиль, а образы достигли нового уровня символичности, высветив во многих из них чистоту помыслов и красоту душ.Герои «Ранних журавлей» – дети, ученики 6–7-х классов, во время Великой Отечественной войны заменившие ушедших на фронт отцов, по-настоящему ощущающие ответственность за урожай. Судьба и душевная драма старого Танабая – в центре повествования «Прощай, Гульсары!». В повести «Тополек мой в красной косынке» рассказывается о трудной и несчастливой любви, в «Джамиле» – о подлинной красоте настоящего чувства.

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза