Читаем Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном полностью

— Ну вот! А я еще ничего не ел, так как у меня нечего есть. Скажите своим родителям, что с сегодняшнего дня вы по очереди будете носить мне завтрак. Первым принесешь ты, — он ткнул пальцем в темя одного мальчика из Голубовки.

Мне выпало нести Ермолову завтрак в такой день, когда школа была закрыта из-за большого мороза. Но учителю все равно надо же было есть.

Ни скоромного, ни молочного у нас тогда не было, но в нашей реке водились налимы, и отец умел их ловить прямо рукой в полынье. Мы наложили в торбочку свежих налимов, и я понес их Ермолову на квартиру. Возвращаясь против ветра, отморозил уши…

Дошла очередь до Вульки, и она не принесла ничего.

…В ту вьюжную ночь Богдан, наверно, думал и об этом Ермолове. Не переведет он Вульку в Старобинскую семилетку, не допустит до экзаменов. А почему? Рад бы он, примак, а значит, и нынешний отчим девочки, послать что-нибудь человеку, чтоб подобрел. Да что пошлешь? Неловко же было нести учителю просто картошку или кусок хлеба с солью. А больше ничего в доме не было. Корова осталась яловой, так и ждать было нечего.

«Придется зарезать корову», — с жалостью подумал музыкант…

Ветер все крепчал и будто все больше и больше набирался злости и упругости, безжалостно и упрямо толкал Богдана в кожух, порывисто откидывал высокий, уже обтертый по краям воротник и колол уши, морозил шею. Уж который день взрывается такой ветер… Даже на улице готов с ног сбить, а как же в чистом поле? Вчера этот самый Ничипор, что сегодня искалечил бубен, шел поздно из Голубовки, дожидался там почты. Говорил потом, что чуть-чуть не замело, — сбился в темноте с дороги. Пускай бы лучше он сегодня туда пошел…

Ничипор принес из сельсовета газету, которую выписывает своей дочери Лиде. Он и сам любил почитать, если выкраивал время. В газете снова было сообщение о здоровье Ленина. Почти ежедневно теперь пишут в газетах и ходят слухи о том, что Ленин будто бы в больнице.

* * *

Брата Антося, что остался без руки после гражданской войны, еще не было дома, когда Богдан однажды завернул в свой Жеребячий Лесок, в родную деревню, где когда-то рос, жил. Это было еще до его перехода в примаки, возвращался он тогда с заработков. В старой отцовской хате ему помогла раздеться и лечь в постель (Богдан пришел больным, в горячке) Антосева жена, ласковая и покладистая женщина, которую Богдан уважал как сестру. Пролежать пришлось долго. Антосева жена рассказала, когда Богдан немного окреп духом, что ее мужа, хоть и безрукого, недавно послали ходоком в Москву. Перед этим Антось сплел две пары запасных лаптей, а она уже для такого дела не пожалела даже последнего — вынула из сундука рулон отбеленного полотна и вырезала две пары портянок.

С Антосем отправились еще три человека из других деревень, но он был назначен старшим, так как ему в гражданскую войну уже приходилось бывать в Москве и какое-то время «состоять» в команде по охране Кремля. Хоть издали, но уже тогда Антось видел Ленина. Кроме того, бывший красногвардеец лучше, чем другие, знал, как добраться до Кремля и к кому обратиться, чтоб попасть к Ленину.

…Богдан еще не отваживался отойти от своей постели, когда Антось вернулся из своего великого ходоковства. Отогретый и подлечившийся, брат-бездомник был первым слушателем Антосевых рассказов о встрече с Лениным. Было Антосю что рассказать, а Богдану что послушать. Антось помнил почти каждое слово, сказанное Лениным, каждый вопрос, каждый ответ на вопрос. Приметил также, как держал себя Ленин во время их разговора: когда сидел он в своем кресле, когда стоял или прохаживался по комнате, когда останавливался у стола, когда наклонялся над ним, весело смеялся либо хмуро задумывался, покашливал. Уже тогда покашливал, известно, такие раны перенес… От руки врага…

«Вот как ты сидишь напротив меня, — говорил Антось, чуть не упираясь одной рукой в костлявую грудь брата. — Только ты — на постели, а он — в кресле. Тебя я вот… могу достать рукой, так же и его мог достать, если бы немного наклонился. Тебя я всего вижу: и лицо, и глаза, так же и его видел. Если б умел рисовать, то мог бы… Но зачем рисовать?.. Это все и так не забудется никогда…»

Вплоть до полного выздоровления, до того времени, когда Богдана снова потянуло в свои всегдашние скитания по заработкам, Антось рассказывал брату о своей незабываемой встрече с Лениным. По тем рассказам брата Богдан и теперь представлял Ленина как очень близкого человека, хоть и не видел его никогда, разве только на том вырезанном из газеты маленьком снимке, который Ничипорова Лида один раз приносила в хату и показывала Вульке…

И вот настали очень тяжелые дни для этого близкого и дорогого человека…

3

После жатвы в том же году у Хотяновского родился сын. Это первый сын, раньше у него ни семьи, ни детей не было.

В ту же ночь копыловцы убили Явмена Сушкевича и его соседа Кваса. Слух об этом молнией облетел деревню. Вскоре стало известно и как убили, за что. Залез Сушкевич в Копылах в чей-то хлев и стал вязать овец, а Квас стоял поблизости с подводой. Сушкевича поймали на месте, а потом догнали и Кваса…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Провинциал
Провинциал

Проза Владимира Кочетова интересна и поучительна тем, что запечатлела процесс становления сегодняшнего юношества. В ней — первые уроки столкновения с миром, с человеческой добротой и ранней самостоятельностью (рассказ «Надежда Степановна»), с любовью (рассказ «Лилии над головой»), сложностью и драматизмом жизни (повесть «Как у Дунюшки на три думушки…», рассказ «Ночная охота»). Главный герой повести «Провинциал» — 13-летний Ваня Темин, страстно влюбленный в Москву, переживает драматические события в семье и выходит из них морально окрепшим. В повести «Как у Дунюшки на три думушки…» (премия журнала «Юность» за 1974 год) Митя Косолапов, студент третьего курса филфака, во время фольклорной экспедиции на берегах Терека, защищая честь своих сокурсниц, сталкивается с пьяным хулиганом. Последующий поворот событий заставляет его многое переосмыслить в жизни.

Владимир Павлович Кочетов

Советская классическая проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза
Жестокий век
Жестокий век

Библиотека проекта «История Российского Государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.Исторический роман «Жестокий век» – это красочное полотно жизни монголов в конце ХII – начале XIII века. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная вольная жизнь, где неразлучны смертельная опасность и удача… Войско гениального полководца и чудовища Чингисхана, подобно огнедышащей вулканической лаве, сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации. Желание Чингисхана, вершителя этого жесточайшего абсурда, стать единственным правителем Вселенной, толкало его к новым и новым кровавым завоевательным походам…

Исай Калистратович Калашников

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Прощай, Гульсары!
Прощай, Гульсары!

Уже ранние произведения Чингиза Айтматова (1928–2008) отличали особый драматизм, сложная проблематика, неоднозначное решение проблем. Постепенно проникновение в тайны жизни, суть важнейших вопросов современности стало глубже, расширился охват жизненных событий, усилились философские мотивы; противоречия, коллизии достигли большой силы и выразительности. В своем постижении законов бытия, смысла жизни писатель обрел особый неповторимый стиль, а образы достигли нового уровня символичности, высветив во многих из них чистоту помыслов и красоту душ.Герои «Ранних журавлей» – дети, ученики 6–7-х классов, во время Великой Отечественной войны заменившие ушедших на фронт отцов, по-настоящему ощущающие ответственность за урожай. Судьба и душевная драма старого Танабая – в центре повествования «Прощай, Гульсары!». В повести «Тополек мой в красной косынке» рассказывается о трудной и несчастливой любви, в «Джамиле» – о подлинной красоте настоящего чувства.

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза