Бунд был единственным соперником сионизма среди широких масс постепенно пробуждавшегося восточноевропейского еврейства. Сионизм и Бунд состязались в привлечении на свою сторону всех тех евреев царской империи — общей численностью до пяти миллионов, — которые хотели порвать с религией, не теряя своего еврейства.
В своих попытках привлечь русских рабочих Бунд столкнулся с фактом куда более высокой сознательности рабочих-евреев; поэтому он отказался от своей прежней идеи просвещения русских пролетариев, которые якобы должны были помочь евреям решить их специфические проблемы, и в своей борьбе с сионизмом принял на вооружение народный язык идиш и идею национальной автономии.
Соответственно на втором съезде в Брюсселе Бунд добивался признания евреев национальным меньшинством, а себя — их официальным представителем. Учитывая многонациональность царской России, это угрожало привести к тому, что партия в конечном счете окажется не более, чем федерацией национальных партий, и далее — что каждая национальная группа сохранит за собой право на свободное самоопределение.
Ленин был настроен решительно против этой идеи: она шла вразрез с его приверженностью к централизму, как методу руководства партией и государством. К тому же он имел свою собственную теорию национального самоопределения, которая исходила не из культуры, а из понятия территории и поэтому не признавала никакой еврейской нации (позднее это повлекло за собой роковые последствия для советских евреев).
Программа Бунда была разгромлена; в этой схватке Ленина поддержали многие делегаты евреи, в том числе Мартов (сам бывший бундовец), Аксельрод и Троцкий, который на этот раз был полностью солидарен с Лениным.
Кстати, именно в ходе дебатов о Бунде Троцкий — чуть ли не единственный раз — выступил как еврей и в связи с еврейскими проблемами.
Троцкий стоял за исчезновение евреев. Поскольку марксисты выступают как против религии, так и, теоретически, против национализма, они, естественно, возражают против самого существования евреев, сохранение которых как группы они объясняют сочетанием религии с искусственно подогреваемыми националистическими чувствами (в ту эпоху — сионистскими). Для Троцкого и тогда, в 24 года, и на протяжении почти всей последующей жизни «решение» еврейского вопроса представлялось в виде поголовной интернационализации общества, которое, понятно, предполагало полное взаимное доверие евреев и христиан в процессе их «слияния». Если вспомнить об ужасном Кишиневском погроме, произошедшем всего за несколько месяцев до съезда, легко представить, как трагикомично звучали эти высказывания Троцкого.
Даже если не говорить о всегда остающейся угрозе искусственно разжигаемого антисемитизма, в этих высказываниях нельзя не заметить характерную для Троцкого умозрительность в той абсолютно нереальной предпосылке, на которой он основывал свое «решение» еврейского вопроса — предположении о возможности ликвидировать все национальные различия при одновременном исчезновении антисемитизма.
Во время оживленной дискуссии по вопросу об экономизме Троцкий отстаивал крайнюю форму тезиса об усилении контроля партийного руководства над партией; он требовал, чтобы формулировки устава отражали «организованное недоверие руководства» к массе рядовых членов.
Это было, конечно, классическим выражением концепции элитизма. Именно эта чреватая последствиями идея вскоре стала отличительной чертой политики Ленина. Итак, уже в 24-летнем возрасте Троцкий уже высказывал взгляды, за которые он позднее критиковал Ленина и к которым вернулся лишь много позже, в водовороте 1917 года.
Пожалуй, самое странное в итогах съезда, которые свелись к фактическому расколу партии, была почти полная невозможность понять, что же, собственно, произошло.
Трудно было догадаться о том взаимном озлоблении, в котором погряз съезд, поскольку все споры, естественно, велись в форме логических дискуссий, апеллировавших к авторитету марксистских доктрин. А так как реальность, которую стремились заключить в эти логические рамки, была почти неуловимой, у делегатов возникало ощущение, что они сражаются с призраками.
Позднее, когда партия уже раскололась на независимые фракции — большевиков и меньшевиков, естественно было изображать дело так, будто раскол произошел из-за различных толкований пресловутого первого параграфа устава. В действительности, однако, атмосфера всеобщей ненависти на съезде возникла отнюдь не из-за разногласий по политическим или организационным вопросам. Отравило всю атмосферу предложение Ленина сократить число членов редакции «Искры».
Ленин хотел, чтобы небольшое ядро — три человека, три искровца — решали все. Он внес это предложение во время предварительного обсуждения повестки дня; поскольку искровцы имели большинство, предложение было принято. В результате в президиум съезда были избраны Ленин и два других его кандидата — Плеханов и Мартов.