Труден путь до тебя, небо!

— Подходите, прислушиваетесь: сопит — значит, все в порядке. Вот и тут так: стрелка двигается, — он поводил указательным пальцем туда-сюда, — значит, дышит. Сопит — значит, все в порядке! — весело подмигнул он и начал серьезно объяснять:

— Мы расставили на всем пути исследования что-то вроде контролеров. Вы видели, как контролируются спортивные соревнования, например? Так вот, у нас контролеры стоят не только на старте и на финише, а на всем пути следования… Эта стрелка, например, соединена с датчиком дыхания, который надет на Юрия Гагарина.

Федор Дмитриевич обернулся к приборам, которые стояли в лаборатории, и продолжал:

— Вот это сложная электронная машина, — он показал на металлический стол, на котором разместилось множество самописцев, рычажков и стрелок. — К нему подведены все датчики, какие надеты на космонавта… Они записывают все нюансы, какие происходят в организме человека там, в камере. Этот прибор — что-то вроде ждущей схемы: ждет, когда космонавт как-то себя проявит… Павлов говорил, что человек — тоже ждущая схема. Да, да, мы с вами — тоже ждущая схема, — неожиданно закончил он, — ждем сейчас, например, будет ли спокойным сон у Гагарина в камере или беспокойным, подтвердятся ли наши предположения. Или, наоборот, не подтвердятся…

О многом мы успели поговорить с Федором Дмитриевичем, пока Юрий Гагарин спал. Психолог так же свободно вдруг начинал рассказывать об Александре Островском, как несколько минут назад говорил о Павлове, он сам переводил с английского и с удовольствием читал Хэмингуэя, глубоко чтит Чехова, и на каждом шагу в его рассказах — чеховские образы.

— Вы спрашиваете, зачем эта «цистерна» у здания… Она соединена с этой камерой. Воздуха подается определенное количество. А если открыть там клапан, то он и вовсе может уйти в ту «цистерну»… Как, помните, мальчишка бросал чеховской Каштанке кусочек мяса на веревочке, потом… фьють — дергал за веревку — и мяса нет.

— Минуточку подождите. — Федор Дмитриевич подошел к пульту, внимательно осмотрел прибор: стрелка, которая еще минуту назад ходила, стала.

— Рая! — позвал он одну из лаборанток. — Рая, проверьте датчик дыхания, включите прибор.

— Не пишет, Федор Дмитриевич, — с тревогой сказала Рая. — Но через пять минут подъем — все проверим.

— Дайте свет, неяркий пока, на шестьдесят… и включите телевизор, — распорядился врач.

На экране возникло едва различимое изображение. Юрий лежит спокойно, не шелохнется, носом уткнулся в мягкую спинку кресла, лишь ритмично поднимается грудь.

— Спит, даже свет не действует, — покачал головой Федор Дмитриевич.

— Почему же не пишет датчик дыхания?.. — растерянно проговорила лаборантка. — Федор Дмитриевич, может, мы пораньше его разбудим? Осталось две минуты.

— Усильте освещение, — сказал психолог. Изображение в телевизоре стояло на месте, как рамка.

— Рая, давай полный свет, — решился Федор Дмитриевич.

Вот теперь уже отчетливо видна фигура Юрия Гагарина. Лицо спокойное. Чуть вздымается грудь. Ладонь подоткнул под щеку.

— Спит, как ребенок… — улыбнулся Федор Дмитриевич.

— Время уже вышло, подъем! — не отступала лаборантка.

— Давай музыку! — весело сказал Федор Дмитриевич. — Жаль будить, больно спит хорошо. Но что поделаешь — космический режим. Надо приучать.

В камеру передали марш Дунаевского. Только тогда Юрий проснулся.

— Во-о-от, и поспать лишнюю минуту не дадут, — шутливо сердился он, потягиваясь.

Лампочки на столе у Юрия замигали.

— Красная, красная, белая… — он посмотрел в табличку и прочитал: «Поправьте датчик дыхания»…

— И как это «мой младший брат» беспокоился, следят ли за ним, когда тут «дохнуть не дадут» без контроля, — засмеялся Юрий и стал доставать тубы.

— Эх, Боря, Боря, где ты сейчас, небось, ешь шашлык, а тут вот «Суп-пюре томатный», — прочитал Юрий на этикетке. — Тоже неплохо… Но шашлык все же лучше.

Знаю, наверное, вспомнилась Юрию история, связанная с шашлыком. История об этой самой камере…

Друг Юрия, которого он всегда почему-то называет «мой младший брат Боря», сидел в камере одним из первых. Юрий соскучился по нему. Волновался, как он там один… Ждал его «возвращения». И вот дождался. Когда утихли все восторги встречи, успокоились и перестали выпытывать все до мелочей врачи, Юрий отвел друга в сторону и спросил коротко:

— Ну что?

Борис втянул в себя воздух, будто что-то нюхая.

— Ты знаешь, брат, я только сейчас почувствовал, что у воздуха есть запах.

Юрий смеется.

— Ну что ты смеешься? Вот посидишь там и узнаешь, как он пахнет. В камере воздух совсем другой. А это — воздух Земли, брат. Чудно: живем на ней и не ценим… Знаешь ли ты, как пахнет сирень? Не знаешь! Девчата притащили мне сейчас букет — аж голова закружилась от запаха! Вот что! Соскучился еще я здорово по пище земной. Идем-ка в столовую — там поговорим. Хочешь, на спор съем барана?

Юрий опять смеется и не упускает случая выиграть пари.

И вот они сидят в столовой. Борис берет всего-навсего четыре шашлыка. Один ему подают в полусыром виде — чтобы испытал все запахи Земли! Официант, сухощавый старикашка, прижимает по-кавказски руку к сердцу и обещает дожарить.