Трудная книга

Это очень важно! Необычайно важно! К сожалению, еще есть такая порода людей, которая, достигнув своего житейского благополучия, видит в нем предел своих стремлений, и все наше большое и светлое становится для них оградой и прикрытием их частного и зачастую мелкого, сомнительного счастья. Но счастье не может быть мелким, счастье не может быть узким, счастье не может быть частным. Это тоже один из пережитков прошлого: ограниченность, замкнутость мысли, идеалов и целей. Это тоже один из утонченнейших видов эгоизма: я — чистенький, я — образованный, я выполняю свой долг, я не причиняю зла, и какое мне дело до людей зла? А моральная полноценность такого человека падает, порождая душевную пассивность и самодовольную ограниченность. И наоборот, дума о другом человеке, пусть отставшем и пошатнувшемся, помощь ему на трудном перевале всегда и у всех народов была выражением величия, широты и благородства души.

Ты скопил много рупий — так что же?
Ты владеешь дворцами — так что же?
Ты семьей обзавелся — так что же?
. . . . . . . . . . . . . .
Ты приветлив с друзьями — так что же?
Ты родным помогаешь — так что же?
. . . . . . . . . . . . . .
         Ты помог ли чужому? Подумай!
         Ты зашил рану сердца? Подумай!
         Ты вселил в душу бодрость? Подумай!
         Ты помог ли отчизне? Подумай!

Дахни Рам Чатрик

На вершины счастья нельзя подниматься в одиночку. Ведь альпинисты, штурмуя горы, страхуют друг друга — каждый идет сам, но каждый отвечает за друга. А мы? Можем ли мы взять нравственные высоты в великолепном одиночестве, пренебрегая теми, у кого изранено сердце и в душе не хватает силы и бодрости?

Вот почему отношение к неустроенному, даже ущербному человеку, к отставшему, слабому члену общества является одной из важнейших и сложнейших наших общественных задач. А помощь ему в конечном счете — помощь Отчизне. Нет, это никак не означает мягкотелости, всепрощения и отказа от наказания, которое, видимо, долго еще будет играть свою роль. Не равнозначен этот вывод и жалости: нельзя жалеть одного, пусть самого разнесчастного, и не жалеть общество, которому он причиняет зло. Но нельзя наказание превращать в гражданскую казнь, в отсечение, нельзя вслед за осуждением опускать за человеком железный занавес отчуждения. И не только ради самого провинившегося человека, но и в интересах всего общества.

Однажды в кабинете начальника милиции мне пришлось быть свидетелем такого разговора. Из колонии прибыл парень, и по положению о паспортах ему в прописке отказано. Он просит дать ему неделю срока для каких-то хлопот и устройства дел. Начальник дает ему это разрешение. Тогда приходит взволнованный участковый и говорит:

— Товарищ начальник! Вы разрешили, а если он у нас воровство сделает?

— Ну, сделает — посадим.

Меня поразило слово «у нас». А если он в Рязани «воровство сделает»? Или в каком-нибудь Богодухове, или Касимове, или в Орше? А кстати, там он скорее сделает, в чужом месте, среди чужих людей, где он никому не нужен. Не напоминает ли это старинный анекдот тех времен, когда были еще городовые: «Чего ты свистишь?» — «Воров на чужой участок перегоняю». Чем же еще можно объяснить то положение, что человек не может прописаться в Калининской области или ему предлагают выехать с Кубани? Даже из далеких леспромхозов пишут о том, что местные властители чинят им всяческие препятствия.

Кому же на пользу служит такая, с позволения сказать, позиция? Ведь «участок-то» у нас один — общество. Защищает ли его такая «участковая» позиция? И не является ли она, в ущерб реальным интересам и подлинной безопасности общества, прикрытием той самой лености ума и безответственности и собственного служебного спокойствия, с которой мы не раз встречались в своем путешествии по мрачным берегам «черной» Арагвы?