Трудная книга

Отец его, зажиточный уральский казак, в свое время был раскулачен, и мальчишка пошел по уличным тропам жизни и три раза сидел в тюрьмах. По формальной кодификации это уже опасный рецидивист, подлежащий строгой изоляции. Но вот нашлись душевные люди и заметили, что паренек по заказу товарищей лепит из хлеба интересные, очень выразительные фигурки. Они потянули за эту ниточку и вытянули человека. Досрочно освободили, направили в художественное училище, и сейчас это один из интересных скульпторов страны, работы которого имеются в музеях Рима. Он был помощником скульптора Орлова в работе над памятником Юрию Долгорукому, основателю Москвы, и его соавтором в создании очень интересного, стоящего на берегу Волги в Калинине памятника Афанасию Никитину, проложившему путь в Индию.

А я знаю его другие работы — очень сложные композиции на тему легенды о Ходже Насреддине, о Макаренко, на мотивы русских сказок. Знаю я и его замыслы и с нетерпением жду, когда найдет воплощение самый интересный и фундаментальный из этих замыслов: монумент «Освобожденный Восток» — цепи гор, каскады водопадов и мощная фигура мускулистого человека.

Для большей достоверности я назову его фамилию: Анатолий Петрович Завалов — я имею на это его собственное разрешение.

Примеров подобного рода можно было бы привести десятки, как можно привести и десятки примеров обратных, когда человек, не находя в себе достаточных сил, не имея опоры и поддержки окружающих, идет не вверх, а вниз, теряет веру и в себя, и в жизнь и окончательно выходит из строя. Вот почему борьба за человека, за каждого, пусть даже самого трудного человека, за таящиеся в нем силы и возможности, должна быть для нас не лозунгом-однодневкой, не временной, очередной кампанией, а насущной задачей на пути к нашим самым святым целям. Это борьба за наши резервы, за «тайные миры», которые могут исчезнуть для общества, погибнуть, а могут раскрыть себя, свои невидимые, может быть, временно затуманенные возможности и войти в жизнь как интересные, творческие личности.

И добро в этой борьбе, наряду с другими, очень мощная, если не решающая, сила.

Очень хорошо об этом сказала читательница С. Аптер:

«Если существует техническая помощь для сошедших с рельс поезда, трамвая или просто испортившейся машины, то отчего не существует для человека, сошедшего с рельс жизни, так сказать, «человеческая помощь», к которой близким и родным оказавшегося в опасности человека можно было бы обратиться или сигнализировать, чтобы не дать ему дойти до полного падения. Борьба за человека должна быть не случайной, не любительской, а организованной».

* * *

Вот мы прошли и еще один, пожалуй не менее трудный, участок пути. На наших глазах разыгралась схватка с драконом, И на наших глазах она шла с переменным успехом. Казалось бы, всё против злого чудовища — и гнев общества, и непреклонность закона, и охранительная сила оружия, непроницаемость камня, и холодная твердость железа. А победы нет.

И в то же время мы видели, как удалось обойтись и без камня, и без железа и суд совести оказывался сильнее суда закона.

Все очень сложно!

Видели мы и то, как, отгороженное от жизни и замурованное, зло плодилось и размножалось тогда, когда не противостояла ему нравственная идея, и чистота души, и человечность жизни. Нет, камень и железо есть камень и железо, они бездушны, они ничего не могут сделать с человеком, они его могут только убить. Спасти человека может только человек, он может поднять его, своего собрата, соотечественника из самых глубоких глубин падения и, конечно, при его собственной силе и воле открыть ему дорогу к самым высоким высотам жизни и творчества. И только так он может обеспечить и себя, и свой покой, и свою жизнь, и свое творчество. И только так, всеми вместе, могут быть достигнуты сияющие перед нами вершины.

ЧАСТЬ VI

Искусство жизни

«Тихо и сонно все в деревне: безмолвные избы отворены настежь; не видно ни души; одни мухи тучами летают и жужжат в духоте…

Та же глубокая тишина и мир лежат и на полях; только кое-где, как муравей, гомозится на черной ниве палимый зноем пахарь, налегая на соху и обливаясь потом.

Тишина и невозмутимое спокойствие царствуют и в нравах людей в том краю. Ни грабежей, ни убийств, никаких страшных случайностей не бывало там; ни сильные страсти, ни отважные предприятия не волновали их.

И какие бы страсти и предприятия могли волновать их? Всякий знал там самого себя…

Интересы их были сосредоточены на них самих, не перекрещивались и не соприкасались ни с чьими…

…Люди жили, думая, что иначе и не должно и не может быть, уверенные, что и все другие живут точно так же и что жить иначе — грех».

Так текла жизнь в Обломовке.

Впрочем, даже трудно сказать, текла ли, и трудно в это поверить. А если и текла, то так, как течет сонная степная река, заросшая ряской, и кувшинками, и камышами, с илистым дном и заболоченными берегами, и нужно долго, очень долго стоять и приглядываться, чтобы заметить: да, течет!

Но недаром это была обломовщина.