В колонии Толю приняли на работу в качестве уже вольнонаемного, жил он у мастера, который сам когда-то был осужден, а теперь — мудрый наставник ребят. Это он, кстати, послужил для меня прообразом Никодима Игнатьевича из «Чести».
Но бури в его душе не утихали. Он и сам не знал, что ему нужно, но душевного покоя не было: «Жил в надломе». Не давала покоя совесть, хотя убитый им сам был злостным хулиганом и, по сути дела, преступником.
«Скажите, что мне делать? Имею ли я право на жизнь? Как тяжело жить человеку, у которого такое прошлое. Хочется искупить все, сделать людям что-то хорошее, отдать им всю душу».
Такой же надлом и в личной жизни. Девушка, с которой он дружил раньше, отшатнулась от него и упорно, в течение двух лет, не отвечала на его письма. Подружился с другой, но, когда дело дошло до серьезного, он сам порвал с нею.
«Я считаю ее выше себя. Будучи несчастным сам, принесу и ей несчастье».
Уехал домой к отцу-матери, но они жили в одном доме с родителями убитого, начались преследования и наконец жестокое избиение.
«На меня сыпались удар за ударом, а я не думал обороняться. Я принимал их с каким-то наслаждением, в них я чувствовал искупление. Моя душа настолько уже перегорела в этих переживаниях за прошлое, что эти удары я ощущал, как будто после знойного дня вдруг неожиданно полил дождь, и я наслаждался этим дождем».
В драку вмешались прохожие, задержали виновных, но Толя попросил отпустить их, и сам ушел в другую сторону. Все это он принял как должное.
Разве не виден во всем этом тоже один из парадоксов жизни: преступник, убийца, человек с клеймом, а какая у него душа!
Парня явно нужно было успокоить. И я написал ему так:
«Ты все искупил, и пора приобретать внутреннюю твердость, пора становиться на ноги, находить место в жизни и в нашей общей борьбе. Довольно душевных терзаний и метаний. Человек должен верить в себя, в свои силы, в свое будущее и бороться за это будущее. Это сейчас твоя первая и главная задача».
Чтобы оторвать его от всех переживаний и воспоминаний, на семейном совете было решено отправить его на Дальний Восток, к тете. И вот его письмо оттуда:
«За время дороги я немного развеялся. Когда приехал сюда, мне много помогли как в действительности, так и морально секретарь крайкома и председатель совнархоза, и я не заметил, каким образом у меня начала появляться уверенность в жизни. С прежними переживаниями в душе все начинает улаживаться. Возможно от того, что нахожусь в другом месте, в совершенно ином обществе, в иных условиях».
«Работаю я на заводе, в кузнечном цехе штамповщиком по горячей штамповке. Работа не такая трудная, как жаркая. Вступаю в комсомол и думаю поступать в педагогический институт. Вообще у меня начинается совсем новая жизнь. Одно осталось от прошлого: ненависть к преступному миру, но не такая, чтобы я свои личные обиды изживал, а я всегда стараюсь помочь человеку, чтобы человек понял и быстрее в своей жизни определил истинный путь».
Вот оно как сложно все в жизни, как трудно устроить растревоженную душу! А не устроив душу, как можно устроить человека? Я уже не говорю о такой дикости: прописать — не прописать, принять — не принять, отказать, угнать, «затолкать». Все это легче легкого, но, оказывается, можно и принять, и прописать, и дать крышу человеку и кусок хлеба, а ему этого мало — потому что он человек. Мало даже зачислить его в коллектив, его нужно ввести в этот коллектив, в жизнь, поставить на ноги, и, когда он станет на ноги, он отплатит за все сторицей, потому что он человек. И он отплачивает. Вот предо мной папка писем, говорящих об этом, обыкновенная серая папка, а на ней обнадеживающая наклейка: «Сила добра». Я беру одно письмо, другое, третье, четвертое… Нет, их слишком много. Я лучше расскажу две истории.
Вот московский парнишка. Из-за недосмотра родителей, школы, производственного коллектива, в который он попал после школы, Слава Т. оказался в руках у притаившегося рецидивиста, сделал под его влиянием в пьяном виде дерзкое преступление и был осужден на десять лет лишения свободы. Он пробыл в детской колонии два года, кончил там школу с золотой медалью, получил специальность, был в активе, опорой колонии, был досрочно освобожден и по поручительству хорошо знакомого уже нам начальника колонии майора Петрова был направлен в офицерскую школу войск МВД. И он не подвел своего руководителя, поручителя и духовного отца, вышел оттуда комсомольцем, лейтенантом войск МВД и стал работать воспитателем в детской трудовой колонии. Там стал комсоргом, потом вступил в партию, заочно окончил педвуз, женился, растит дочку. Сейчас сам работает в органах милиции. Человек вернулся в строй, в жизнь, больше того, встал в первые ее ряды.
Вот другой человек, с которым я познакомился на интересном слете — слете бывших воспитанников исправительно-трудовых колоний. В фойе клуба МВД были выставлены их работы: картины, книги стихов, разные изделия, а на сцену один за другим выходили люди, вернувшиеся к жизни: инженер, знатная доярка, конструктор, слесарь, артист. Выступил тогда и он.