Трудная книга

Так «сила добра» привела нас снова к своему антиподу — «зло зла». Такова логика вещей, одно с другим связано: забвение «добра» неизбежно порождает «зло». А зло, родившись, носится в воздухе, как семена одуванчика, и, зацепившись за сантиметр свободной от добра и разума земли, снова распускается своим ядовитым цветом. И проистекает это из забвения того непреложного факта, что не все люди одинаковы, как не одинаков человек в разные моменты жизни. Бывают люди сильные, способные вынести любой груз, который жизнь взвалит на их плечи. А есть и такие, которым нужен наставник или которых нужно поддержать в какой-то один, особо трудный, решающий момент судьбы, помочь им преодолеть замкнутый круг обстоятельств и найти себе место в жизни — и тогда они пойдут и понесут так же, как и первые, самую тяжелую ношу. Бывают и такие, которых как бы силой, за шиворот нужно вытаскивать из хоровода обстоятельств и ставить на круг жизни. Можно, конечно, и не вытаскивать, но тогда… тогда остается брать в руки вилы со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Одним словом, повторяю, нужно преодолеть то самое пренебрежение к человеку, ту самую «философию без философии», по которой человек поскользнувшийся уже не человек, и с ним можно не считаться. Но он остается человеком со своими трудностями, со своими проблемами, без разрешения которых он не может жить. А насколько все это сложно и тонко, говорит следующее.

Вспоминаю детскую колонию, ту самую, которая описана в «Чести». Уже немало времени прошло с тех пор, но и теперь мысли о том времени вызывают у меня много волнений. Администрация встретила меня с полным доверием и радушием, предоставив мне право свободного доступа и свободного общения с воспитанниками. И много ребячьих сердец открылось мне тогда в откровенных беседах с глазу на глаз. И помню: в какой-то час не то перерыва, не то отдыха иду я по дорожке, обсаженной цветами. Среди цветов на лавочках сидят ребята, при моем приближении встают, снимают кепки. А один подходит ко мне и спрашивает:

— Григорий Александрович, можно к вам на прием?

И вот он на «приеме». Смотрю на него — у него милое почти девичье лицо и чистые, ясные глаза. Это Толя Ермолаев, осужден за убийство. А дело было так. Толя — сын хороших родителей, хороший ученик в школе. Во время школьного вечера он поспорил с одним посторонним парнем, который себя недостойно вел, а после вечера тот нагнал его на улице с двумя дружками и предложил драться. Хотя близко был дом, но юношеская гордость не позволила ему отказаться и убежать. В драке тот парень поранил его ножом, рассек губу. Тогда Толик вынул перочинный нож и, обороняясь, стал размахивать им перед собой и слепым ударом попал своему противнику в грудь. Драка кончилась, но через два дня тот парень умер, и Толик стал убийцей. В колонии он был активистом, командиром отряда. И вот принес мне стихи. Стихи были искренние, но слабые, пареньку явно не хватало жизненного опыта и поэтической культуры, но автор этому не поверил, может быть, даже обиделся. Так или иначе, большой дружбы у нас с ним тогда не получилось.

И вот через какое-то время я получаю от него письмо. Он, оказывается, освободился, но домой не поехал и был направлен на Липецкий тракторный завод, который шефствовал над этой колонией. Там его устроили на работу, поселили в общежитии — внешне все было как будто бы хорошо. Но внешнее есть внешнее, а народная мудрость гласит: «Не хлебом единым жив человек».

«К новому коллективу я еще не привык, чувствую себя в стороне от общественной жизни, от цеха, от завода, а ведь это для меня основное, без этого моя жизнь пуста, и меня не удовлетворяет такой образ жизни. Ну, что это такое? Отработаю 8 часов, иду к себе на квартиру, прочитаю газету, а потом что?..

Я плаваю, как в море, один. Вот я пошел работать, а что я вижу? Ничего, кроме работы, не вижу, а это не утишает бури в моей душе. Я хотел иметь такую жизнь, где бы я не видел ни минуты покоя. Я пошел в комитет комсомола, попросил общественное поручение, но мне его не дали. Я продолжал свою тихую, очень тихую жизнь и, в конце концов, превратился во что-то непонятное. Ведь когда я был воспитанником в колонии, работал командиром отделения, вся та энергия бурно выходила из меня, и я не уставал и чувствовал себя всегда бодрым и веселым. И куда все это теперь от меня делось — не могу понять».

Я написал в комитет комсомола Липецкого тракторного завода, просил обратить внимание на рвущегося к деятельности молодого человека, но ответа не получил ни я, ни он, и, в конце концов, Толя ушел с завода и уехал — куда бы вы думали? — опять в колонию, где он раньше был в заключении, но жил там большой внутренней жизнью.

Да! Бывают такие парадоксы в жизни! И «бывает такой период в юности, когда хочется отдать всего себя обществу, израсходовать энергию для общества, и, когда в этом никто не нуждается, тебя раздражает, что ты не только в стороне, но и не нужен им».