Читаем Трудная ноша. Записки акушерки полностью

Отец слушал меня в полном молчании. Медсестра зашла, чтобы забрать пустой мешок для внутривенных вливаний и вытащить иглу, потом выскользнула из палаты так же незаметно, как появилась. Небо за окном стало синей, жара спала; казалось, город потягивается и вздыхает с облегчением. Уголком глаза я замечала оживившееся движение на улицах и покачивание древесных крон.

– Эти истории просто феноменальны! – воскликнул отец.

А потом решительно добавил:

– Ты должна написать книгу.

– Серьезно?

Его энтузиазм меня удивил. Раньше отец демонстрировал вежливый интерес к моей работе, но всерьез она его не трогала – а может, я сама не давала ему шанса, не делилась подробностями, ограничиваясь разве что забавными случаями или шуточками, считая, что мой профессиональный мирок не заслуживает особого внимания в остальное время помимо двенадцатичасовых дежурств.

– Серьезно! – ответил отец. – Люди должны узнать об этих женщинах, и о том, чем занимаются акушерки. Это же… это же потрясающе.

Я не рассказала отцу о том, что работа сделала со мной: о колотящемся сердце и ночных кошмарах. Впервые за долгое время я отказалась думать о тяготах и страхах. Я почувствовала себя гораздо лучше, благодаря этому голосу у меня в голове и времени, проведенному с человеком, чья любовь распространялась гораздо дальше свежих маффинов и сказок на ночь, благодаря искреннему восторгу, с которым он воспринял мои слова. Я хотела запомнить это чувство, уцепиться за него, и пронести его с собой весь путь до моего госпиталя, в моей стране, которую я сама выбрала, чтобы в ней жить и работать.

Позднее на той же неделе, когда химиотерапия закончилась, и мы с отцом попрощались, уткнувшись друг другу в шею и шепча нежные слова, я сидела у окна самолета и смотрела, как мигающие огоньки родного города растворяются в ночи. Табличка «пристегните ремни» погасла, я разложила перед собой столик, достала из сумки блокнот и ручку и начала писать.

Голгофа


Шаги, которые вы слышите, – мои.

Я бегу по коридору с мешком крови нулевой группы, резус-отрицательной, зажатым под рубашкой у живота. В приемном пациентка с сильным кровотечением, и я надеюсь, что тепло моего тела доведет хранившуюся в холодильнике кровь до приемлемой температуры, прежде чем ее начнут переливать женщине с восковым лицом, лежащей в третьем боксе в окружении врачей и медицинских аппаратов. Не обращая внимания на удивленные лица, попадающиеся на пути, я прижимаю мешок к животу, молясь о том, чтобы женщина продержалась до моего возвращения.

И это тоже мои шаги: шаркающие звуки разношенных кроссовок, в которых я выхожу из госпиталя после тяжелой смены. Я мечтаю скорей увидеть семью, и с не меньшей силой мечтаю скорей нырнуть в спасительный сон. Я прохожу мимо скульптуры беременной – на животе у нее густой слой голубиного помета, лицо, как всегда, невозмутимое. Мне приходится петлять между разбросанным у здания мусором, пятном желеобразной рвоты, сигаретными окурками и пакетами от чипсов, валяющимися вокруг урн. Я не представляю, как вернусь сюда на следующий день, но точно знаю, что вернусь.

К моменту, когда вы читаете книгу, я проделала этот путь тысячи раз. Написала в уме тысячу заявлений об увольнении, но ни одного – на бумаге. Работа продолжает отнимать у меня все силы, выпивать все чувства и даже, по временам, здоровье. Но одновременно она продолжает показывать мне, каким прекрасным может быть человек: сильным, величественным, бесстрашным и мужественным перед лицом боли и горя. Женщины, о которых я забочусь, научили меня дарить и принимать любовь, одерживать верх над враждебностью, а порой признавать свое поражение и с достоинством принимать утраты. Вот почему я возвращаюсь. Я остаюсь – формально на данный момент, и навеки в своем сердце – акушеркой.

Моя верность профессии отнюдь не уникальна, и мое мастерство тоже. Я не лучшая акушерка на свете – даже не близко. Я работаю достаточно давно, чтобы иметь свое мнение, но все же мало, чтобы обрести тяжело дающуюся мудрость, свойственную моим старшим коллегам. Я не могу претендовать на то, что выражаю мнение всех акушерок по всему миру. Наверняка мой опыт имеет немало общего с опытом других, но есть ведь и акушерки, работающие в совершенно другой обстановке, чье отношение к будущему нашей профессии не такое сложное. Должны же быть на свете акушерки, которым работа дарит покой и удовлетворение, чьи отделения отлично снабжаются и не испытывают недостатка в персонале, которые могут – каждое дежурство – оказывать услуги по высшим стандартам, к которым мы все стремимся. Вот только я пока таких не встречала. В современных условиях недостатка мест в больницах и нехватки рабочих рук такие акушерки – фигуры мифические, Пегасы нашей профессии, с крыльями, посыпанными волшебной пылью, о которой нам, простым смертным, остается только мечтать.

Перейти на страницу:

Все книги серии Спасая жизнь. Истории от первого лица

Всё, что осталось. Записки патологоанатома и судебного антрополога
Всё, что осталось. Записки патологоанатома и судебного антрополога

Что происходит с человеческим телом после смерти? Почему люди рассказывают друг другу истории об оживших мертвецах? Как можно распорядиться своими останками?Рождение и смерть – две константы нашей жизни, которых никому пока не удалось избежать. Однако со смертью мы предпочитаем сталкиваться пореже, раз уж у нас есть такая возможность. Что же заставило автора выбрать профессию, неразрывно связанную с ней? Сью Блэк, патологоанатом и судебный антрополог, занимается исследованиями человеческих останков в юридических и научных целях. По фрагментам скелета она может установить пол, расу, возраст и многие другие отличительные особенности их владельца. Порой эти сведения решают исход судебного процесса, порой – помогают разобраться в исторических событиях значительной давности.Сью Блэк не драматизирует смерть и помогает разобраться во множестве вопросов, связанных с ней. Так что же все-таки после нас остается? Оказывается, очень немало!

Сью Блэк

Биографии и Мемуары / История / Медицина / Образование и наука / Документальное
Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга
Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга

«Едва ребенок увидел свет, едва почувствовал, как свежий воздух проникает в его легкие, как заснул на моем операционном столе, чтобы мы могли исправить его больное сердце…»Читатель вместе с врачом попадает в операционную, слышит команды хирурга, диалоги ассистентов, становится свидетелем блестяще проведенных операций известного детского кардиохирурга.Рене Претр несколько лет вел аудиозаписи удивительных врачебных историй, уникальных случаев и случаев, с которыми сталкивается огромное количество людей. Эти записи превратились в книгу хроник кардиохирурга.Интерактивность, искренность, насыщенность текста делают эту захватывающую документальную прозу настоящей находкой для многих любителей литературы non-fiction, пусть даже и далеких от медицины.

Рене Претр

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
40 градусов в тени
40 градусов в тени

«40 градусов в тени» – автобиографический роман Юрия Гинзбурга.На пике своей карьеры герой, 50-летний доктор технических наук, профессор, специалист в области автомобилей и других самоходных машин, в начале 90-х переезжает из Челябинска в Израиль – своим ходом, на старенькой «Ауди-80», в сопровождении 16-летнего сына и чистопородного добермана. После многочисленных приключений в дороге он добирается до земли обетованной, где и испытывает на себе все «прелести» эмиграции высококвалифицированного интеллигентного человека с неподходящей для страны ассимиляции специальностью. Не желая, подобно многим своим собратьям, смириться с тотальной пролетаризацией советских эмигрантов, он открывает в Израиле ряд проектов, встречается со множеством людей, работает во многих странах Америки, Европы, Азии и Африки, и об этом ему тоже есть что рассказать!Обо всём этом – о жизни и карьере в СССР, о процессе эмиграции, об истинном лице Израиля, отлакированном в книгах отказников, о трансформации идеалов в реальность, о синдроме эмигранта, об особенностях работы в разных странах, о нестандартном и спорном выходе, который в конце концов находит герой романа, – и рассказывает автор своей книге.

Юрий Владимирович Гинзбург , Юрий Гинзбург

Биографии и Мемуары / Документальное