Читаем Трудная ноша. Записки акушерки полностью

Внезапно, сама не заметив как, я оказалась дома. Я сидела в машине перед дверьми и, пока двигатель, пощелкивая, остывал под капотом, гадала, не разбужу ли детей, пробираясь внутрь, и не будут ли они лежать, оцепенев, в своих кроватках, представляя, что к нам забрался вор. Им и в голову не могло прийти, что мама вернется посреди ночи, когда у нее дежурство. Они привыкли к моим утренним возвращениям, когда я, со слипающимися глазами, прощалась с ними и отправляла в школу, таких, в отличие от меня, свежих и румяных, в отглаженной чистенькой форме. Мне предстояло прокрасться мимо их комнат, но покой и безопасность нашей с мужем кровати сулили долгожданное утешение. Я уткнусь мужу в бок, все ему расскажу, он ответит, что все в порядке, а я постараюсь поверить и смогу уснуть.

На самом деле никто не услышал, как я отперла замок и на цыпочках поднялась по лестнице. Перед дверью спальни я стащила с себя хирургический костюм, на ощупь пробралась внутрь и прилегла на край кровати. До чего приятно было ощутить прикосновение прохладных простыней к коже. Муж вздохнул во сне и перевернулся на другой бок. Я растолкала его и увидела в темноте, как он щурится, недоуменно глядя на меня.

– Пришлось вернуться домой, – сказала я.

– Угу, – он снова вздохнул, признавая этот факт, но не показывая своего отношения, и закрыл глаза.

– Мне стало плохо, – добавила я. Подождала его ответа. Минуты тянулись, дыхание мужа становилось глубже и ровнее.

«Мне стало плохо, – повторила я про себя. – Очень плохо».

Постепенно, несколько минут или часов спустя, мое собственное дыхание выровнялось, глаза закрылись, и я провалилась в сон.


Ухожу с работы и возвращаюсь обратно


Другая больница, в другой стране.

Я на восьмом этаже, сижу у окна с видом на город, где я выросла, словно выцветший под жаркими лучами июльского солнца. Вот квартал офисных зданий, шпили неоготического университета, длинные ряды жилых домов – обшитых дранкой и досками, разбегающихся во все стороны по заросшим деревьями холмам. С высоты, из звуконепроницаемого, прохладного больничного кокона, я не слышу уличного шума, и город кажется пустым и неподвижным. Я подставляю лицо солнечным лучам и, подобно кошке, закрываю глаза. Редкая роскошь – спокойно сидеть посреди работающего госпиталя. Где-то срабатывает сигнал вызова, но у меня даже не учащается дыхание.

Я откидываюсь на спинку кресла и наслаждаюсь прикосновением его виниловой обивки к моим ногам. Это чувство мне напоминает поездки в детстве на автомобиле: долгие сонные часы, которые оживляли разве что ссоры с братом да банка клубничной газировки. Добравшись до места, мы отрывали ноги от широкого заднего сиденья, и у нас на коже оставались дырчатые отпечатки дерматиновой обивки. Я открываю глаза и удивляюсь тому, что отец сидит напротив меня, а потом вспоминаю: мы оба стали старше. Я опять в Америке, и мой отец болен.

Между нами столик на колесиках, на котором отец расставил пять маленьких баночек имбирного эля без сахара. Пускай он и стар, но до сих пор, как мальчишка, наслаждается подобными деликатесами, которые были так редки, а то и недоступны, в послевоенном Монреале его детства. В отделении химиотерапии есть буфет для посетителей с неисчерпаемыми запасами газированных напитков, йогуртов и соленых крекеров. Первую часть дня отец с удовольствием поглощает бесплатную еду и напитки, время от времени вполглаза почитывая спортивные страницы газет. Под столом его ноги прикрыты полотенцем. Рак мочевого пузыря, обнаруженный пару недель назад, уже вызвал кое-какие неприятные побочные эффекты, и медсестры деликатно забрали в стирку брюки, в которых он прибыл в отделение.

Персонал порхает взад-вперед по коридору, негромко шлепая по полу сабо – еще один привычный звук. Занавески в наш бокс отдергиваются и появляются две медсестры с мешком для внутривенного вливания, предназначенным моему отцу. Они нацеливаются зеленым лучом ручного сканера на этикетку на мешке, потом на бейджи друг у друга на груди, потом на штрих-код у отца на браслете. Сканер каждый раз моргает и пикает, а обе девушки согласно кивают ему в ответ. На мой взгляд, это настоящее чудо техники, особенно если сравнивать с моей собственной практикой, которая кажется бесконечно устаревшей. Если мне приходится вводить пациенту лекарство из особого списка, то мы с коллегой записываем свои фамилии в бланк, а фамилию пациента на его именном браслете зачитываем вслух, чтобы подтвердить личность. Собственно, в этом госпитале происходит то же самое, просто технологии более продвинутые. Будучи одним из глав местного университета, отец пользуется услугами частной медицины, и все здесь, от водопада в фойе до суши в столовой и бесплатного угощения в буфете говорит о больших деньгах.

Перейти на страницу:

Все книги серии Спасая жизнь. Истории от первого лица

Всё, что осталось. Записки патологоанатома и судебного антрополога
Всё, что осталось. Записки патологоанатома и судебного антрополога

Что происходит с человеческим телом после смерти? Почему люди рассказывают друг другу истории об оживших мертвецах? Как можно распорядиться своими останками?Рождение и смерть – две константы нашей жизни, которых никому пока не удалось избежать. Однако со смертью мы предпочитаем сталкиваться пореже, раз уж у нас есть такая возможность. Что же заставило автора выбрать профессию, неразрывно связанную с ней? Сью Блэк, патологоанатом и судебный антрополог, занимается исследованиями человеческих останков в юридических и научных целях. По фрагментам скелета она может установить пол, расу, возраст и многие другие отличительные особенности их владельца. Порой эти сведения решают исход судебного процесса, порой – помогают разобраться в исторических событиях значительной давности.Сью Блэк не драматизирует смерть и помогает разобраться во множестве вопросов, связанных с ней. Так что же все-таки после нас остается? Оказывается, очень немало!

Сью Блэк

Биографии и Мемуары / История / Медицина / Образование и наука / Документальное
Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга
Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга

«Едва ребенок увидел свет, едва почувствовал, как свежий воздух проникает в его легкие, как заснул на моем операционном столе, чтобы мы могли исправить его больное сердце…»Читатель вместе с врачом попадает в операционную, слышит команды хирурга, диалоги ассистентов, становится свидетелем блестяще проведенных операций известного детского кардиохирурга.Рене Претр несколько лет вел аудиозаписи удивительных врачебных историй, уникальных случаев и случаев, с которыми сталкивается огромное количество людей. Эти записи превратились в книгу хроник кардиохирурга.Интерактивность, искренность, насыщенность текста делают эту захватывающую документальную прозу настоящей находкой для многих любителей литературы non-fiction, пусть даже и далеких от медицины.

Рене Претр

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
5 любимых женщин Высоцкого. Иза Жукова, Людмила Абрамова, Марина Влади, Татьяна Иваненко, Оксана Афанасьева
5 любимых женщин Высоцкого. Иза Жукова, Людмила Абрамова, Марина Влади, Татьяна Иваненко, Оксана Афанасьева

«Идеал женщины?» – «Секрет…» Так ответил Владимир Высоцкий на один из вопросов знаменитой анкеты, распространенной среди актеров Театра на Таганке в июне 1970 года. Болгарский журналист Любен Георгиев однажды попытался спровоцировать Высоцкого: «Вы ненавидите женщин, да?..» На что получил ответ: «Ну что вы, Бог с вами! Я очень люблю женщин… Я люблю целую половину человечества». Не тая обиды на бывшего мужа, его первая жена Иза признавала: «Я… убеждена, что Володя не может некрасиво ухаживать. Мне кажется, он любил всех женщин». Юрий Петрович Любимов отмечал, что Высоцкий «рано стал мужчиной, который все понимает…»Предлагаемая книга не претендует на повторение легендарного «донжуанского списка» Пушкина. Скорее, это попытка хроники и анализа взаимоотношений Владимира Семеновича с той самой «целой половиной человечества», попытка крайне осторожно и деликатно подобраться к разгадке того самого таинственного «секрета» Высоцкого, на который он намекнул в анкете.

Юрий Михайлович Сушко

Биографии и Мемуары / Документальное