Трудная позиция

— Не в том дело, товарищ генерал. Хотелось бы иметь авторитетное мнение. Не уверен я, что есть необходимость в крупенинских новшествах. У нас ведь не обычная воинская часть, а училище.

— Да, но показ гироскопа дело все же неплохое. Согласитесь?

— Гироскоп — мелочь, товарищ генерал. Меня беспокоит главное: нужно ли спешить с показом ракетной техники в действии первому курсу? Неоперившихся птенцов летать не научишь.

— Ничего. — Забелин поднял руку и, как бы заключая разговор, опустил ее на раскрытую папку. — Разберемся. Только надо, пожалуй, вот что сделать: позвонить командующему. Как, интересно, он оценивает нашу затею?

— Вот это хорошо, очень хорошо, — закивал головой Аганесян. — Все-таки будет какая-то ясность.

Он взял возвращенную генералом папку и, довольный тем, что резолюции «Начальнику учебного отдела к исполнению» пока на записке помощника командующего не было, вышел из кабинета.

А Забелин был встревожен. Оставшись один, он вдруг подумал: а о чем, собственно, будет он говорить с командующим? Интересоваться его мнением? Но ведь командующий сам вправе спросить: «А вы-то, генерал, имеете свое мнение?» Правда, Забелин мог бы поставить перед Мартыновым другой вопрос — об участии в этом деле представителя штаба округа. Но опять же, заводить такой разговор, не посоветовавшись предварительно с командирами дивизионов и преподавателями тактики, было преждевременным.

«Да, да, нужно непременно посоветоваться», — подумал Забелин. Он быстро застегнул шинель, надел папаху, приказал дежурному закрыть на ключ кабинет и, нигде больше не задерживаясь, направился к выходу.

В подъезде генерал остановился, заметив шагах в десяти от себя полковника Осадчего. Осадчий тоже только что вышел из управления и неторопливо поворачивал на дорогу, которая вела к видневшемуся вдали ярко освещенному зданию клуба. Встречаться с секретарем парткома сейчас, после беспокойных раздумий над запиской помощника командующего, тем более говорить о ней, Забелину не хотелось. С него было достаточно утреннего разговора с Осадчим — во время осмотра выставленных в учебном корпусе курсантских изделий по электротехнике и радио. Вначале речь зашла о лучших работах, о том, каким образом отметить курсантов за выдумку и старательность. А потом, Забелин даже не заметил, как это вышло, разговор перескочил вдруг на крупенинские предложения. И Осадчий сразу же начал возмущаться и тем, что до сих пор не удалось потолковать о них на педсовете, что отправлены они в штаб округа без согласия парткома. И вообще, по мнению Осадчего, получалось, что многие конфликты и неприятности в училище происходили главным образом оттого, что не было должной согласованности в работе офицеров управления. «Ну, сами посудите, Андрей Николаевич, почему, например, Вашенцев не оставил еще мысли избавиться во что бы то ни стало от Крупенина? Да потому, что мы с вами способствуем этому своими разногласиями. Нет у нас привычки спокойно выслушивать друг друга, советоваться, прежде чем принять решение. Индивидуализм и самолюбие подчас мешают».

Сейчас, поглядывая издали на Осадчего, Забелин недоумевал: «И какие слова-то придумал... «индивидуализм», «самолюбие». Вот сочинитель». Он с досадой подумал, что слишком зло все-таки поступила с ними судьба, так неожиданно и беспощадно скрестив их пути-дороги. Ведь будь на месте Осадчего другой человек, иначе бы чувствовал себя и он, Забелин. Иначе бы и разговаривал с ним, не терпел бы того, что терпит сейчас, щадя старую дружбу.

Забелин постоял немного, вобрал в себя побольше холодного воздуха и, сохраняя привычную выправку, торопливо зашагал к проходной.

У дома он лицом к лицу столкнулся с выбежавшей из подъезда Надей. Она очень спешила, на вопрос отца: «Куда ты скачешь?» — ответила, не останавливаясь:

— В кино, папочка, в кино.

— Береги ногу-то! — крикнул ей вдогонку Забелин и покачал головой: «Ох и коза».

Екатерину Дмитриевну он застал хмурой и недовольной. Удивленно спросил:

— Чего это ты? Не рада, что дочь бегать стала?

— Пусть бегает на здоровье, — ответила Екатерина Дмитриевна. — Только вот не нравятся мне ее недомолвки. Ты знаешь, полчаса назад слышу один телефонный звонок, другой. Беру трубку — молчание. Потом снова звонок. Подходит к телефону она. «Да, да». Таинственная улыбка. И вдруг срочно в кино. Спрашиваю, с кем? Не говорит. Ну, как тебе это нравится?

Забелин пожал плечами.

— Секрет, значит.

— От кого? От матери? Раньше этого не было. Поссорились, помню, с Крупениным, — сказала сразу. Почему же не сказать, если помирились. Разве я против?

— Крупенин не мог звонить ей, Катюша. Его нет в городе.

— Ну вот, — еще больше забеспокоилась Екатерина Дмитриевна. — Значит, пошла с Вашенцевым.

— Возможно, — согласился Забелин. — А почему же не пойти, если человек пригласил?

— Не притворяйся, пожалуйста. Ты великолепно знаешь, что меня волнует.

— Знаю, Катюша, знаю. Только зря ты всполошилась. Неужели тебе не ясно, что делает она это в отместку Крупенину и только.

— Ты уверен?