Трудная позиция

— Ну что ж, надо так надо, — вздохнул, поднимаясь, Крупенин.

Пробегавшая мимо молоденькая официантка с подносом, заметив, что клиент ее намерен одеваться, спросила с удивлением:

— Куда же вы, товарищ старший лейтенант? А чай? А блины?

— Да вот, дела, — виновато развел руками Крупенин. — Придется потом уж. Извините.

...Отец Красикова, занявший отдельный номер на втором этаже городской гостиницы, не ожидал, по-видимому, что сын придет в сопровождении офицера, встретил обоих сдержанно, с подозрением.

— Это что же, извиняюсь, всех у вас под охраной выводят?

Но, узнав, что Крупенин — тот самый командир, который написал ему письмо о сыне, сразу изменил тон, деловито отрекомендовался:

— Красиков Прохор Андреевич. Истый волжанин. Мастер по лодочной и баркасной части.

Рослый, с выпуклой, хорошо развитой грудью, с сильными грубыми руками, он действительно был похож на тех коренных волжан, которых Крупенин видел еще в детстве на рыболовецких баркасах и на плотах, проносившихся по речной быстрине наподобие ковров-самолетов. Сын в сравнении с Красиковым-старшим, несмотря на курсантские погоны, выглядел совершенно подростком и был мало похож на отца.

— Вот, стал быть, и свиделись, — уже по-свойски заговорил Прохор Андреевич. Он подал Крупенину стул, пригласил садиться. — Сюда вот пожалуйте, к столу. Тут мы враз все обговорим, обоснуем как есть. И ты тоже проходи, — сказал он сыну, задержавшемуся у вешалки. — Да прямей на отца смотри. По твоей нужде ведь путешествие совершил. Дела бросил.

Он распахнул чемодан, вынул бутылку водки, хлеб, кусок сала пахучей домашней засолки, большого копченого леща и все это, порезав, аккуратно расположил на столе. По-хозяйски ополоснул стоявшие у графина стаканы, в каждый налил по ровной порции.

— А этого, может, и не нужно, — сказал Крупенин, почувствовав еще большую неловкость. — Посидим, потолкуем без водки.

— Чего так? — настороженно спросил гость. — Запрет, может, как в Индии. Там, сказывают, за выпивку в море кидают. У вас не кидают, случаем?

— Да ведь у нас кругом степь, — засмеялся Крупенин.

— Ну, стал быть, и выпьем без боязни, а потом уж и толковать начнем. — Он первым поднял свой стакан и предложил чокнуться за знакомство и понимание. Последнее слово он произнес с особенным нажимом.

Красиков-младший тоже чокнулся, но пить не торопился, выжидающе поглядывая то на стакан, то на Крупенина.

— Ох ты скромник, — покачал головой отец. — А на всякие штучки-дрючки горазд. Давай уж задержки не чини. Чего заслужил, об том и скажем.

Сын отпил несколько глотков и отодвинул стакан, сильно поморщившись. Прохор Андреевич недобро вздохнул, но неволить парня не стал, кивнул на закуску:

— Ладно, ешь. А мы еще по одной для приличия, — Многовато, пожалуй, — возразил Крупенин.

— Да чего там. Рецептура обыкновенная. У нас, баркасников, такой порядок: раньше двух перерыва не делаем. Лишку тоже ни-ни. Одним словом — рядись да оглядись. Дело наперед всего...

Крупенину Красиков-старший показался довольно разбитным и артельным, не таким вовсе, каким представлял он его до встречи. Раньше он думал, что это мужик-зверь, если жена слегла от него в больницу. А теперь, присматриваясь к нему, все больше недоумевал, почему же Красиков-младший не решился идти на свидание с отцом один, а утянул с собой его, Крупенина. Да и сейчас в его отношении к отцу ощущалась какая-то непонятная Крупенину сдержанность, хотя, тот не сказал сыну пока ни одного обидного слова. Правда, разговор свой о сыне Прохор Андреевич начал весьма странно. Он достал из кармана письмо Крупенина, тщательно разгладил его ладонью и, отыскав нужную строчку, сказал неторопливо:

— Вот вы написали тут: «Не хотим вас огорчить, но вынуждены...» А я прямо сообщу — спасибо за огорчение. Виноватый я... как есть. И никакой снисходительности принимать не желаю. Он, мой Колька, ведь как рос? Один. Я на стороне, а он дома. Ну мать там. А что мать? Она его и сбила с толку...

— Неправда, никто меня не сбивал, — подал голос Красиков-младший. — Сам я все продумал.

— А я тебя не спрашиваю, — обрезал его отец. — Сиди и слухай. Ну, так вот и проморгал я, стал быть, сына. Не дал ему надлежащих умозрений. А посему приношу и вам, и государству свои глубочайшие извинения.

— Да теперь чего виниться, Прохор Андреевич, — сказал Крупенин. — Тут ведь и ваша вина и наша. И дело, конечно, не в этом.

— Почему же не в этом? В этом самом, — настойчиво перебил его Красиков-старший. — Как истый волжанин, люблю правду. Раз сам виноватый, на других складывать не стану. Как это Тарас Бульба сказал про своего Андрея, помните? «Я тебя породил, я тебя и...» Конечно, дальнейшее к нашему времени не подходно. Но тут — кто как поймет. А я, к примеру, скажу: правильный человек был Тарас Бульба.

При этом он налил еще водки в стаканы и предложил выпить за родительскую справедливость. И хотя Крупенин пить больше не хотел, стакан свой все же поднял и чокнулся для приличия. А Прохор Андреевич после небольшой паузы опять о своих родительских обязанностях речь повел: