Трудная позиция

— Видите, что получилось: время мирное, а у вас ранение. Но поступили вы правильно и отважно. И за это спасибо вам, товарищ Красиков.

Мартынов взял здоровую руку курсанта в свои ладони и тепло пожал ее.

Вскоре над позицией длинно и резко загудела сирена — сигнал тревоги. Расчеты заняли свои места в кабинах и у пусковых установок. Молодые курсанты тоже разделились на взводы и торопливо разошлись по точкам. Укрытый рыже-зелеными сетями ракетный городок словно замер в ожидании воздушного «противника». Только решетчатые антенны да игольчатые стрелы ракет строго и таинственно поворачивались из стороны в сторону.

Мартынову припомнилась другая степь, военная — сталинградская, такая же холмистая и пустынная. Только не было там ракет, а смотрели в небо длинные стволы зенитных орудий, готовые каждую минуту начать дуэль с вражескими пикирующими бомбардировщиками.

Мартынов не был тогда командующим, он выполнял обязанности представителя штаба армии. Но вот так же обходил он позиции зенитчиков и так же следил по часам за подготовкой расчетов к действиям. Только совсем иными были в то время зенитчики, иными были их действия.

«Как далеко шагнули мы нынче вперед в военном деле! — не без гордости подумал Мартынов. — Теперь уже нет на позициях ни наблюдателей за «воздухом», ни прожектористов, которые ловили когда-то в перекрестия своих лучей вражеские самолеты в ночном небе. Сейчас другие, невидимые лучи локаторов и днем и ночью пронизывают воздушные пространства на гигантских расстояниях».

Мартынов посмотрел на небо. Оно было чистым и тихим. Ни единого звука не слышалось над свежей утренней степью. Казалось, и на позиции нет никаких действий. Но вот он вошел в одну из кабин, и совершенно другая картина предстала его взору. Напряженно и слаженно работали агрегаты, четко пощелкивали тумблеры, и словно в такт им деловито мигали на блоке неоновые лампы. По экрану индикатора уже ползла цель, сопровождаемая густым роем помех. Трудная и напряженная борьба развертывалась в эфире в эти минуты.

Более двух часов наблюдал Мартынов за тем, как появлялись на экранах цели, как вели, их к роковому квадрату курсанты-операторы и как звучали команды: «Готово», «Пуск». Потом, когда в действиях ракетчиков наступила пауза, он ушел к ближним зарослям чилиги и, усевшись на зеленом бугре, залюбовался крупным беркутом, что медленно и чинно парил над залитой солнцем степью. Беркут переваливался с крыла накрыло, будто присматривался к тому, что делали люди. Мартынов не заметил, как подошел к нему старший лейтенант Крупенин. А когда услышал его голос, удивился:

— Что случилось?

— Трудный вопрос у меня к вам, товарищ генерал-полковник. — сказал Крупенин. — О Саввушкине поговорить хочу.

— О Саввушкине? — Мартынов задумался, припоминая. — Знакомая фамилия.

— Так это же бывший наш курсант, который к вам с рапортом обращался.

— Да, да, вспомнил! Тогда садитесь, докладывайте.

— Опять в училище просится.

— Ну, это несерьезно, — махнул рукой командующий.

— Очень серьезно, товарищ генерал-полковник.

И Крупенин стал рассказывать обо всем, начиная с письма, которое получил он от Саввушкина перед самым Новым годом.

Выслушав Крупенина, Мартынов глубоко вздохнул и долго раздумывал, глядя в небо. Беркут поднялся еще выше и широкими кругами ходил над ближними холмами. Моментами он словно замирал на месте и висел, как неживой, потом, качнувшись, парил опять неторопливо и чинно.

— Да-а-а, — с грустью произнес наконец Мартынов. — Значит, и командир дивизиона и начальник училища не хотят Саввушкина принимать?

— Не хотят решительно.

— Трудная позиция у вас, Крупенин. Очень трудная. А эта ваша поездка в Усть-Невенку… — Командующий задумался и снова посмотрел на беркута: — Редкий случай, понимаете?

Крупенин отер влажный от волнения лоб, сказал чистосердечно:

— Я верю ему, Саввушкину, как самому себе.

— Чувствую, — сказал Мартынов. — Ладно, посмотрю, с генералом Забелиным посоветуюсь. А то, что вы съездили в Усть-Невенку, хорошо, Крупенин. Честное слово.

* * *

Закончилось учение во второй половине дня, когда солнце уже тяжело повисло над ломкой линией горизонта и седые озера старого ковыля отливали матово-стальным блеском.

Мартынов и Забелин с небольшого холма следили, как дивизион, покидая позицию, вытягивался в колонну, готовился к обратному маршу.

— Ну вот, — как бы подытоживая результаты, оказал Мартынов. — Что бы там ни было, а молодые курсанты сегодня почувствовали себя ракетчиками вполне.

— Верно, довольны, — сказал Забелин.

Командующий улыбнулся:

— Теперь мы вашего Крупенина пошлем в другое училище передавать опыт. Учтите.

— Пожалуйста, будем рады.

С позиции ушел последний тягач с пусковой установкой и следом за ним, словно торопясь заровнять вмятины от гусениц и щели, ветер поднял столбы густой коричневой пыли. Туча, которая все время, казалось, стояла, вдруг сдвинулась и, подгоняемая ветром, стала охватывать степь от края до края. Сильнее заволновались ковыли. Запахами земли и влаги наполнился воздух.