— Не положено, — безжалостно замечает уборщица, — здесь тебе не зверинец.
Она выволакивает испуганного щенка из-под скамьи и выбрасывает за дверь.
— Ишь, наследил, пакостник!
«Пакостник» садится на тротуаре под окном и обиженно поскуливает.
Девочка шепчет ему через стекло:
— Никуда не уходи.
Варюшка достает из зеленой рукавички рецепт, протягивает женщине в больших очках, которая выглядывает из маленького окошечка в стене. Женщина читает рецепт, что-то пишет.
— Подойдешь через час.
В аптеке вдоль стен сидят несколько человек. Они дожидаются своих лекарств. Ждет и Варюшка. Против нее старый мужчина в цигейке устало привалился к спинке скамьи. В коленях у него зажата палка. Нездоровое лицо бледно, веки полуприкрыты. Рабочий в синем комбинезоне, испачканном известью, читает газету. Должно быть, он зашел сюда прямо с работы. Толстая женщина с облезлой чернобуркой на плечах сонно жует конфету. Две румяные, чернобровые девушки, похожие, как сестры-двойняшки, торопливым шепотом читают в затертой тетрадке что-то непонятное:
— Внутреннее ухо, или лабиринт, — важнейший центральный отдел слуха и равновесия…
Обе в фиолетовых пальто, сшитых мешками, в шляпах ведерками.
На линолеуме подсыхают следы собачьих лап. Они уже едва заметны. Без Пирата совсем одиноко. Целый час надо сидеть и ждать.
Старик в цигейке все так же неподвижен, но теперь он совсем закрыл глаза. Кажется, уснул. Рабочий в комбинезоне перевернул газету, читает последнюю страницу. Девушки бубнят, заглядывая в тетрадку:
— В состав глазного яблока входят…
Варюшка замечает, что старик уже не дремлет. Он разглядывает Варюшкины большие сапоги, старенькую телогреечку, клетчатый платок, концы которого обмотаны вокруг шеи. Потом он поднимается и, опираясь на палку, подходит к Варюшке. Ноги у него скрипят, внутри них что-то постукивает. «Деревянные», — догадывается девочка.
Старик садится рядом.
— Хороший пес. Где бы такого купить?
— А мы не купили, нам его подкинули, — вступает в разговор Варюшка.
— Пиратом звать?
— А вы откуда знаете? — настораживается Варюшка.
— А я все знаю, — подмигивает старик. — Даже могу узнать, ходила ты сегодня в школу или нет. Дайка твою ладонь.
Варюшка боязливо протягивает руку. Старик осматривает не ладонь, а пальцы. Заключает:
— Конечно, не была.
Варюшка думает: «Должно быть, фокусник из цирка». Глаза старика близко близко наклоняются к Варюшкиному лицу. Они теплые и черные, как две сливы из компота.
— Почему не была?
— Витька болеет.
— А, это младший братишка-то?
— Угу… У нас я самая старшая.
Она вспоминает Витьку. Он совсем еще маленький. Мама купила его перед самым Новым годом. На него прямо страшно было смотреть — сморщенный, красный, лысый. Жалко, что мама поторопилась и не сумела выбрать хорошего. Папа даже не обрадовался, когда увидел его.
Вчера и сегодня к Витьке приходил доктор. У доктора были голубые алюминиевые усы. Он ушел, оставив на столе рецепт, и мама хотела попросить соседку — тетю Маню — сходить в аптеку. Ту самую тетю Маню, у которой телевизор. Телевизор — он скучный. Когда объявляют, что детям смотреть нельзя, то ребятишек из других квартир прогоняют, а Варюшке разрешают остаться. Все равно, говорят, сразу уснет.
…Когда доктор ушел, Варюшка сказала: «Я схожу!» Ей хотелось добавить: «Я большая уже», но мама посмотрела на нее внимательно и покачала головой: «На улице темно. Ты где-нибудь в лужу влезешь». — «Что ты, мама, я же с Пиратом!» — возразила Варюшка. Сейчас она рассказывает об этом с гордостью.
— А папа? Отчего ж он не сходит за лекарством? — снова спрашивает старик.
— Папа у нас… — произносит она сперва мысленно и затем только вслух мамино слово: — Э-го-ист…
— Это как понять?
Девушки-двойняшки перестают бубнить, прислушиваются. Рабочий складывает газету.
— А так, — продолжает Варюшка. — Третий день дома не живет…
— Куда же он делся?
— А к дяде Мише. Говорит, что мама хочет его пришить к своей юбке.
— Пришить? Плохо дело.
Глаза старика смотрят на Варюшку и улыбаются странно.
— И все из-за Витьки, — поясняет она. — Папа не хотел, чтобы она его покупала, а мама все-таки купила.
Варюшка умолкает и думает о том, как хорошо было, когда была мамина мама. Она все делала дома, и у мамы все вечера были свободные, и папа был не такой, как теперь. Тогда он был веселый, не сердился. Поднимет маму на руки и кружит, как на карусели… Совсем, как маленькие. А потом бабушка умерла, а еще потом купили Витьку. А он ужасная плакса — кричит и кричит, никому спать не дает. Мама ходит с ним по комнате, поет ему песни, а папа лежит, засунув голову под подушки. Потом он вскакивает и кричит: «Да уйми ты его как-нибудь!». — «Ну скажи как?» — спрашивает мама.
Через комнату протянута веревка. На ней мокрые пеленки. Папа вскакивает и начинает ходить вперед и назад по комнате. Он босиком. Мама говорит ему: «Оденься, опять простудишься». — «А, уж все к одному! — кричит папа. — Не жизнь, а сумасшедший дом». — «Не надо было жениться», — всхлипывает мама.