Трудно быть духом

Когда песня закончилась, в каптёрке второй роты уже царили мир и покой. Страсти улеглись. Под жидковатые аплодисменты рядовой Ходоков встал, изображая поклон. Конечно, майка и трусы с дырой на колене не могли считаться концертным костюмом. Но для поднятого среди ночи годился любой прикид. Лишь бы не заставлять «дедушек» ждать. В знак признания таланта исполнителя сержант Прохоров даже сказал:

— Вау!. Ходоков, блин! Да ты у нас — Малежик!

— Красавец! — поддержал его младший сержант Фомин. — Слова потом перепишешь!

Прохоров огорчённо покачал головой:

— Зашибись! У нас, оказывается, в роте есть магнитофон, а мы его ни хрена не слушаем… Ты чё молчал, Ходоков?!

Рядовой застенчиво потупился:

— Так никто и не спрашивал…

— А какого хрена тебя спрашивать?! Сам должен прийти и доложить: мол, имеется такой-то талант! — объяснил сержант.

Фомин махнул рукой, отпуская артиста:

— Ладно, музыкальная пауза закончена. Ходоков — отбой!

Продолжаем игру.

Возникла небольшая заминка. Потом сержант Прохоров повернулся и зарычал:

— Ты чё, умер?! Или забыл, на хрена ты здесь?!

Рядовой Медведев встрепенулся. На Большой Игре он выступал в роли крупье. То есть носил бабочку на шее, белые перчатки на руках и тяжёлый груз ответственности за сдачу карт — на душе. Мишка торопливо перетасовал колоду и отсчитал «дедушкам» по две карты…

Большая Игра возобновилась. Она захватила игроков полностью. Её загадочная непредсказуемость требовала громадных волевых усилий и тонкого знания психологии. В просторечии её называли «очко»…

— Надо бы крупье поменять… карта не прёт… — сквозь зубы сказал младший сержант Фомин.

Прохоров весело ответил:

— Нормальный крупье! И карта нормальная. Главное — во! — Он звонко постучал себя пальцем по лбу.

Фома заглянул в свои карты. Там красовались шесть и король.

— Ещё! — сдавленным голосом попросил он.

Крупье сдал карту. На руках у товарища младшего сержанта оказалась дама. Он кивнул:

— Ещё!

К даме пришёл король. Фомин заколебался.

Сержант Прохоров с ухмылкой искусителя подначил:

— Ну чё, хватит? А то опять же влетишь!

— Кто не рискует, тот не пьёт… — Фома хлопнул себя рукой по бедру. — Давай, Медведев. Хочу… третью снизу!

Крупье тщательно отсчитал карту. Фомин взял, опустил руку вниз, посмотрел и швырнул карты на стол:

— Твою мать!. Перебор!!

Сержант Прохоров громко заржал и спросил:

— Ну что, желание загадываем?

— Слышь, только без фанатизма… — жалобно попросил Фома.

Прохоров успокаивающе поднял руку:

— Ну что ж я, зверь?.

Как известно, карточный долг — долг чести. В старое время несостоятельные игроки даже стрелялись, когда не могли расплатиться. Прошлое давно умерло. А традиции выжили. Младший сержант Фомин безропотно поплёлся отрабатывать проигрыш…

Рядового Кабанова установили возле его койки с коробком спичек. Фома разделся, аккуратно складывая форму на табурет. Рядом приглушённо хихикнул Прохоров.

— Да что ж сегодня за день такой, а? — запричитал младший сержант. — Ну не идёт, и всё! То семнадцать, то перебор!. То семнадцать, то перебор!.

Кабанов, только что поднятый с кровати, неожиданно понял, в чём дело. Он почти проснулся и даже позволил себе неосторожно улыбнуться. На что Фома среагировал неласково:

— А ты чё лыбишься?! Щас у меня дёснами лыбиться будешь!

— Да ладно тебе, Фома! Уже б давно всё сделал! — успокоил его Прохоров.

Тот бурча зале под одеяло и закрыл глаза. Сержант тактично подсказал:

— Давай, Кабанов, командуй!

Рядовой робко пискнул, зажигая спичку:

— Младший сержант Фомин, сорок пять секунд — подъём!

Фома подорвался с койки, с лёту запрыгивая в штаны. Прохоров захлопал в ладоши:

— Оп! Оп! Оп! Давай-давай!

На сапоги его должник потратил секунд десять. Уже застёгивая ремень, он подскочил к Кабанову и доложил, отдавая честь:

— Товарищ рядовой, младший сержант Фомин норматив выполнил!

Кабанов задул догорающую спичку.

— Уложился, — важно констатировал он.

Но теперь, когда карточный долг оказался выполнен с лихвой, Фома снова стал «дедом». Поэтому некстати приборзевший «дух» моментально огрёб сдачу. От звонкого подзатыльника у рядового Кабанова заложило в ушах.

— Сам знаю, придурок! — рявкнул товарищ младший сержант. И угрожающе повернулся к торчащим из-под одеял зрителям. — Что вылупились, душары?! Учитесь, пока я жив!.

Под интенсивный хохот довольного Прохорова «духи» испуганно попадали на подушки…

Вторая часть грандиозного праздника, посвящённого новому воинскому званию Шматко, захлестнула кухню малогабаритной квартиры. За столом сидели: старший прапорщик, девушка Маша и её мама. На столе стояла бутылка вина и закуска. Причём без малейшего намёка на сою. Господа пили и закусывали. Вернее, это делали дамы.

Сам виновник торжества пребывал в похмелье. Отчего сильно грустил и тайно икал про себя.

Похмеляться он не любил. Есть не мог. А жить — не хотел.

— Олег Николаевич, а что это вы не пьёте? — задорно поинтересовалась Машина мама.

От упоминания об алкоголе Шматко немного позеленел.

— Да, как-то… не хочется, Анжела Олеговна. Может, у вас минералка есть?

Мама ничего не заметила: