ТРУДНО ЛИ БЫТЬ УЧЕНЫМ

молодая и симпатичная, согласная работать на китобойной

базе простой работягой хоть с мясом китов, хоть с ворванью.

Владивосток был своего рода перевалочным пунктом — в него

стекались в поисках возможности разом крупно заработать

жители Дальнего Востока и Сибири с авантюрными

замашками. Стоявший сзади меня мужичок повеселил всех

тем, что вышел из очереди, бросил свою кепку на пол, стал

топтать ее, приговаривая: «Эх, ребята! Как же через пару

месяцев мы все будем проклинать тот день и час, когда

решили прийти сюда!».

Морского плавательского ценза у меня не было, и мне

предложили должность моториста на китобойце. Потом я

узнал, что подписывался я на очень тяжелую работу. Китобоец

(водоизмещение 1270 тонн, длина 63,6 метра, ширина

9,5 метров) в океане мотало как пушинку. На китобойцах

условия для труда и отдыха были почти спартанские, а

антарктические рейсы длились около девяти месяцев.

Несмотря на заверения работников отдела кадров, что мой

диплом об окончании вуза им не нужен, я решил вернуться в

Комсомольск за этим дипломом, тем более что время

позволяло, и выход флотилии в рейс намечался в начале

сентября. И здесь оказалось, что судьба сыграла со мной

шутку – диплом мне не отдали, потому что его в институте не

было. Я как раз попал на очередной эксперимент, проводимый

последователями уже снятого Хрущева, – закончившему вуз

выпускнику диплом сразу не выдавали, а только через год

работы по распределению диплом высылался на это место

работы, если оттуда поступал запрос с характеристикой

работы выпускника. Я все планы

Китобоец на промысле. На носу гарпунная пушка.

строил из расчета, что такой запрос отдел кадров

Комсомольского-на-Амуре политехнического института

направил в адрес Горьковского политехнического института в

конце июня, но в действительности этот запрос в конце

августа только готовился. И я струсил, побоялся остаться без

диплома и оставил все мысли о Владивостоке, тем более что

жизнь в Комсомольске вновь настойчиво и цепко вовлекла

меня в свою орбиту.

Браконьер

В конце августа на улицах города появились торговые

лотки со свежепойманной красной рыбой – кетой и горбушой, которая шла на нерест в горные речки хребта Сихоте-Алинь и

которую народ охотно разбирал. Мне же для улучшения

душевного самочувствия предложили поехать на

браконьерскую ловлю этой рыбы. Будучи зол на весь мир, я

согласился. И вот мы (я с компанией и пустым ягодным

коробом за плечами) грузимся в поезд, следующий по

узкоколейке в район озера Эворон. Наши попутчики – оторви

и брось. Обстановка по Джеку Лондону – пьяные морды, сизый табачный дым, мат, стычки из-за едущих в вагоне

женщин. Тариф – 10 руб., действие – в туалете (на 10 руб. можно

было посидеть в ресторане или купить три бутылки водки).

Наконец, ночью, ошалевшие и голодные высаживаемся на

каком-то полустанке. Никаких строений, рельсы и тайга. Сеет

мелкий дождь, идем по тропе, вытоптанной в тайге, примерно

полтора часа. Хочется есть, припасы у каждого приглашенного

составляют две буханки хлеба и полкило сахара, но их трогать

запрещено. Никакой водки. Впереди идущие останавливаются

– пришли на место. Лидер ныряет в кусты и через несколько

минут несет две большие рыбины килограмм по пять каждая, ничего не поясняя об их происхождении. Быстро разводится

костер, ставится котелок, разделывается и варится рыба. Очень

вкусно. Разморило, хочется спать. Нахожу вблизи полянку и

стожок сена на ней, решаю в нем и поспать. «Сено»

оказывается спрессованной, видимо от времени, массой, мало

похожей на настоящее сено, и нору можно только вырезать

ножом. Полчаса работы, но нора получилась только по пояс.

Сил больше нет, и я залегаю, разогретый до пота, выставив

ноги наружу. Проснулся от холода на рассвете – в тех краях

даже в летние дни ночи бывают очень холодными. Ног не

чувствую – буквально трогаю руками ноги и не чувствую их, –

и почему-то в панике возникает нелепая мысль: «Медведь

отгрыз», наверное потому, что у костра кто-то что-то говорил

про медведей. С трудом выползаю из норы и не чувствуя ног

от отчаяния поджигаю разбросанное вокруг нарезанное мной

сено, неосознанно предпочитая сгореть, но не замерзнуть. К

счастью, стожок не воспламенился, а я согрел руки и стал

понемножку чувствовать ноги. Потом я узнал, что медведи

действительно приходят из тайги за рыбой, самцами кеты и

горбуши, которые браконьеры бросают в кустах как

недостаточно качественный продукт – самки ценились не

только за икру, а и за более нежное, чем у самцов, мясо.