Трудное время для попугаев

– Их штук десять, да, Леш?

– Их ровно шесть… Ну, попугай еще, правда не говорящий.

– Не может быть, чтоб только шесть! Больше, Леш! – удивлялась Устя. – Сейчас я тебе их построю – убедишься. Кошки, равняйсь! Смиррна-а!..

Но кошки желали равняться только на холодильник ЗИЛ, где был запрятан эликсир их жизни – хек мороженый без головы.

– Слушай, а почему их так много? Чьи они?

– Сначала всех накормим, потом все расскажем, да? – Леша порционно оглаживал каждую кошку, короткими деловыми взмахами отстраняя тех, кто пытался на него, как на дерево, взобраться по брюкам.

На плечо к нему прыгнула белая пушистая кошка.

– Давай помогу, – предложила Устя. – Где чего брать?

– Что ты, я сам! Здесь, как говорит наш новый друг, художник Ворпест, целая система! Это, Усть, не просто кошки, это артисты погорелого, но неунывающего театра! Смотри сама: так, внимание – рыбка!

На слове «рыбка» кошка соскочила с его плеча и села на задние лапки, покорно и просительно свесив передние. Два других кота – рыжий и пестрый – завалились тут же, посреди кухни, на спины, зажмурили глаза, как бы демонстрируя, что с ними неотвратимо произойдет, если их накормят на полчаса позже. И лишь черный кот, худой, на высоких тонких ногах, сидел на подоконнике, презрительно отвернувшись от всей этой недостойной сцены, смотрел в окно, только его постоянно подрагивающие уши, стерегущие каждый звук, говорили о том, что и он очень ждет, но не опускается до лакейских, подобострастных жестов.

– А где еще две? – спросила Устя.

– Стерегут посуду. Вон, под столом, загляни…

Под столом в рядок стояли чистые миски. И у двух мисок сидели два кота или там кошки, Устя не знала.

– Смотри! – Леша наклонился, переставил миски. И коты тут же перешли на то место, куда он их поставил. – Представляешь, из другой есть ни за что не будут! Вытащат всю рыбу на пол, разбросают… Хотя, казалось бы, какая разница, из какой миски есть?

Рыбу Леша варил в большой трехлитровой кастрюле, затем остужал, сбрасывая в дуршлаг. В остатках рыбного бульона, пока сама рыба остывала, он варил овсяные хлопья – гарнир…

И пока все это готовилось, распределялось, Леша рассказал Усте, как он оказался при этих кошках.

Устя покормила попугая, полила объеденную кошками агаву.

Потом они включили чужой магнитофон, – правда, записи Леша принес свои. Так они сидели, слушали и ели из большой деревянной вазы чищеный арахис, и было уютно, спокойно и свободно. Устя разглядывала комнату со старой, немножко облезлой, но крепкой мебелью, фотографию на стене, с которой, манерно закинув голову, улыбалась темноволосая, не очень красивая девочка.

– Это кто, дочка ее, что ли? – спросила она у Леши.

– Да нет у нее никакой дочки, вообще никого, только вот эта компания, – кивнул он на кошек. – Это она сама, в юности… Пойдем потанцуем?

Устя не успела ответить – увидела вдруг за шкафом календарь.

– Смотри, Леш! – вскочила она с кресла, направляясь к календарю. – Смотри, как этот жокей похож на нашего Беса!

И дернуло же ее сказать это!.. Зачем, зачем?!

– Я им, кажется, воды не налил, – сказал он и пошел на кухню.

Больше он не звал ее танцевать, вяло предложил чаю, но Устя отказалась. Настроение было испорчено, и специально поправлять его было бесполезно.

Так она впервые оказалась у Великодворской.

Устя давно и крепко запуталась в себе. Все это время, начиная с прошлогоднего ноября, она пыталась найти какой-то выход. Временами находила. Думала: ну, теперь-то все пойдет как надо! Теперь-то она все видит как есть… Но наставал момент, даже без особого коварства, такой простецкий, весь на виду, моментик – и куда девалась вся береженая прозорливость и мудрость, ее опять несло по кочкам, как будто в спину толкал тайфун.

Взять хотя бы тот необъяснимый для нее самой поступок, когда она буквально через несколько часов после гнусной истории с Мокреевой как ни в чем не бывало, запросто попивала чаек с Бесом, развлекала его разговорами и чуть ли не целовалась на лестнице! Конечно, у него тоже что-то там случилось дома, разболелись ко всему прочему зубы – он попросил помочь, и она, если так уж смотреть, поступила просто по-человечески. Хотя он в этот же день поступил с другим человеком подло, потешив себя чужими слабостями. Так стоило ли помогать ему после всего? Наверное… Но не так же! Помощь помощи рознь! Правильно, надо было и таблетку дать, и даже накормить ужином: мало ли что там у него и где ему предстояло перемогаться ночью. И всё! Никаких нежных бесед и уж тем более романтических коридорных излияний… Не так она себя тогда повела – именно с ним, именно в тот день! Правда, ясное понимание ошибки пришло позже. А тогда она – вспомнить и то стыдно! – все забыла ему в одну секунду. Она захотела увидеть – и увидела его другим. Ей так было удобно и укладывалось в редкую ситуацию!