Трудности перевода. Воспоминания

Не обошлось без курьёза. Наше выступление содержало хвалебное упоминание о заключённом в марте российско-американском Договоре о дальнейшем сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений. Во время состоявшегося за пару часов до моего выхода на трибуну Генеральной Ассамблеи заседания Совета Безопасности (бывает и такое — Совет не прерывает работу и во время общеполитической дискуссии на Ассамблее) я передал записку свое американской коллеге: «Сьюзан, сегодня на Ассамблее я буду позитивно говорить о наших отношениях с Соединёнными Штатами. Ожидаю аплодисментов от твоей делегации». Это была, конечно, шутка. Когда выступают постпреды, аплодируют обычно только в конце, да и то по особым случаям. Однако, Сьюзан Райс то ли решила «вернуть» мне шутку, то ли со всей серьёзностью отнеслась к моему обращению, но, когда я зачитал соответствующий абзац, с места делегации США раздались громкие аплодисменты, не подхваченные (видимо, от растерянности) даже нашей делегацией. Я с трудом удержался от того, чтобы не рассмеяться.

* * *

Особое значение в 2010 году мы придавали торжественному заседанию Генассамблеи, посвящённому 65-й годовщине Победы во Второй мировой войне. Готовились к нему долго и тщательно. К работе с энтузиазмом подключились все постпредства стран СНГ. Решили, что выступит каждый. (На аналогичном мероприятии, посвящённом 60-й годовщине победы, от имени СНГ выступал постпред России Андрей Денисов.)

В связи с не обещавшим особых проблем заседанием неожиданно возникла острая коллизия. Утром нами доверительно был получен проект заявления от имени Европейского союза, с ним собирался выступать постоянный представитель Испании. Начиналось оно фразой, в которой отдавалась дань памяти президенту Польши Качиньскому, недавно погибшему «на пути к месту событий времён Второй мировой войны». Казалось, чего здесь особенного? Однако по поводу смерти польского руководителя, разбившегося при приземлении под Смоленском, куда он летел на посещение Катынского мемориала, только что состоялось специальное траурное заседание Генеральной Ассамблеи (такова традиция, когда умирает глава государства — члена ООН), к тому же кроме Катыни в еэсовском выступлении не упоминалось ни одно другое место или событие, связанное с войной, — не имелось ни осуждения фашизма, ни слов признательности победителям. В общем, вся Вторая мировая война сводилась к произошедшему в Катыни. Это была провокация. Прочитав текст, я позвонил постпреду Польши и объяснил ему ситуацию. Он, надо отдать ему должное, сразу всё правильно понял. Затем началось «выяснение отношений» с испанцами и другими еэсовцами. Они не только делали вид, что не понимают причины нашего возмущения, но вдобавок стали настаивать на том, что будут выступать третьими. Пытаться «забраться выше» России и Белоруссии у них, видимо, духу не хватило, а солидарное выступление стран СНГ они решили разбить во что бы то ни стало. В результате пассаж про Катынь сняли, но начало торжественного заседания затянулось минут на сорок.

Диссонансом прозвучало и ещё одно выступление — постпреда Литвы. Он озвучил в общем-то стандартный (хотя от этого и не менее скандальный) тезис Вильнюса: в 1945 году для Литвы ничего не изменилось; свобода пришла только в 1991 году (то есть с отделением Литвы от СССР). Но то, что литовцы сочли необходимым вылезать с этим на трибуну торжественного заседания Генеральной Ассамблеи ООН, выглядело вызывающим.

К тому же, существовало одно немаловажное обстоятельство — литовский постпред претендовал на пост председателя 67-й сессии Генассамблеи ООН. Однако его кандидатура ещё не была одобрена нашей региональной (Восточноевропейской) группой, как того требуют ооновские правила. Мы притормозили такое одобрение. А когда литовский коллега пришёл ко мне поинтересоваться, в чём дело, ему было прямо сказано: человек, не понимающий значения разгрома нацизма, не может быть председателем Генеральной Ассамблеи.

Сложность состояла в том, что другого претендента в Восточноевропейской группе не было, и президент Литвы уже объявил (явно преждевременно), что место председателя 67-й сессии Генассамблеи — за его страной.

Пришлось взять паузу. И другой кандидат появился. Им стал министр иностранных дел Сербии Вук Еремич. При нашей поддержке он провёл энергичную кампанию и победил на выборах председателя Генассамблеи.

Такие «шероховатости» общей атмосферы торжественного заседания не нарушили. Подчёркивая роль нашей страны в достижении победы, Пан Ги Мун, который открывал заседание, по его завершении пригласил российского постпреда вместе выйти к прессе. На моей памяти — это уникальный случай в протокольной практике генсекретаря.

* * *