Трудности перевода. Воспоминания

Черномырдин проводил совещание. Я получил указание связаться с представителями дипкорпуса и заверить их, что у нас всё в порядке. Здесь проблемы не возникло. Уже поздно вечером до меня дозвонился депутат Верховного Совета, один из самых резких критиков МИД Иона Андронов и предложил встретиться для переговоров (как я понял потом, ему удалось выбраться из осаждённого здания Верховного Совета, и звонил он мне из американского посольства). Получив санкцию у Черномырдина, я сообщил Андронову, что готов разговаривать об условиях выхода членов Верховного Совета из «заточения». Однако Андронов настаивал: надо обсуждать ещё и проблемы Конституции. В мою компетенцию это не входило. Да и вообще ситуация предельно обострилась, решалось — кто кого.

Ночь я провёл в кабинете помощника Черномырдина. Мою сильную простуду он лечил коньяком и камчатскими крабами. К утру оппозиция так и не смогла сорганизоваться, и власти перешли к решительным действиям. Танки стали палить по Белому дому — зданию, где тогда располагался Верховный Совет. Небольшой группой мы следили за происходящим по телевизору. Не оправдалось чьё-то предположение, что танки стреляют холостыми. Вскоре поступило подтверждение — в ход идут боевые снаряды. Не сбылся и прогноз о том, что лидеры мятежников покончат с собой. Они сдались, оказались в тюрьме, но через какое-то время были амнистированы. Разрешился острый конфликт Ельцина с Верховным Советом — президент вышел из него победителем и серьёзно упрочил свою власть.

Надо сказать, что сложно отношения с Верховным Советом складывались не только у президента, но и у МИД. В то бурное время, помимо критики, «подвоха» можно было ждать в любой момент. Однажды в отсутствие курировавшего Правовое управление МИД РФ замминистра меня попросили поприсутствовать в Верховном Совете при обсуждении закона о международных договорах. Заверили, что «подводных камней» не предвидится. Каково же было моё удивление, когда, уже сидя в зале парламента, я понял: вот-вот будет принята поправка, позволяющая Верховному Совету в любой момент денонсировать любой международный договор Российской Федерации.

Пришлось взять слово и без обиняков заявить, что в случае принятия такой поправки в наших внешних делах воцарится такой же хаос, какой существует во внутренних.

Объявили перерыв. Поправку «утопили» в дальнейших консультациях.

В Европе молодая Россия должна была открывать новые двери. Здесь происходило много интересного. Первый визит на уровне замминистра иностранных дел России в штаб-квартиру Совета Европы в Страсбург и встреча с генсекретарем этой организации Катрин Лялюмьер. Первый приём генсекретаря в Москве. Лялюмьер явно не ожидала оказаться в императорской ложе Большого театра, где были вывешены флаги Совета Европы и России. Первый визит в штаб-квартиру существовавшего тогда военно-политического Западноевропейского союза в Лондоне и организация первого визита его главы в Москву.

Одной из наиболее масштабных на европейском направлении стала задача поднять на новый уровень отношения между Россией и Европейским союзом. На смену заключённому ещё СССР в 1988 году Соглашению о торговле и сотрудничестве с ЕС должно было прийти новое — о партнёрстве и сотрудничестве между Европейским союзом и Россией. Переговоры начались в конце ноября 1992 года в Брюсселе. Нашу делегацию составляли представители МИД и Министерства внешних экономических связей, руководить ею поручили мне и заместителю главы Агентства по развитию и сотрудничеству Кириллу Иванову. Однако экономисты попытались перетянуть «одеяло на себя». Козыреву это сильно не понравилось, и 30 ноября 1992 года он подписал у Ельцина указ, где главой правительственной делегации назначался Виталий Иванович Чуркин. Политические аспекты согласовали довольно быстро, и после первого раунда переговоров мне пришлось наблюдать за ними в основном со стороны. Лишь однажды подключился к поездке в Брюссель вице-премьера Александра Николаевича Шохина, который вёл переговоры на их заключительном отрезке.