Трудности перевода. Воспоминания

К переговорам о выводе войск из Эстонии мне пришлось присоединяться несколько раз. Необычной оказалась состоявшаяся в этот период моя вторая встреча с президентом Эстонии Леннартом Мери. Среди бумаг, которые я изучал в самолёте по пути в Таллин, была и биографическая справка на эстонского президента. В ней я обратил внимание на то, что в середине 60-х годов Мери работал на таллинской киностудии. В 1965 году там же работал и я. (Должен пояснить, что в детстве мне довелось сниматься в кино. Сначала на Московской киностудии имени Горького у крупнейших режиссёров Льва Кулиджанова и Марка Донского, а затем и на таллинской студии, куда меня пригласил режиссёр Игорь Ельцов, родом из «русских эстонцев», то есть из тех, кто жил в стране ещё до 1940 года. Вскоре этот молодой ещё человек куда-то исчез со страниц киношной прессы.)

В начале беседы с Мери, чтобы как-то растопить лёд, я сказал: «Вы знаете, господин президент, оказывается, мы с вами работали вместе». И пояснил ему, в чём дело. Заодно поинтересовался, не известно ли ему, куда подевался Ельцов. Тут президент особенно оживился. Выяснилось, что Ельцов уже давно сбежал из Союза, работает в Мюнхене на радио «Свобода» — Мери виделся там с ним совсем недавно. Личный контакт с президентом был установлен. За беседой последовал обед, за обедом — сауна, откуда я выбрался лишь в два часа ночи.

Один из самых непростых вопросов переговоров с эстонцами — судьба советского военного объекта в местечке Палдиски, чуть ли не единственного в Советском Союзе центра по подготовке экипажей подводных лодок. Там наряду с другим оборудованием находился ядерный реактор, который необходимо было демонтировать. Эстонцы требовали, чтобы демонтаж произвели за 4 месяца. Мы настаивали: для столь сложной работы необходимо как минимум 15. Эстонцы обратились за «арбитражем» к американским экспертам. Те, не имея представления о конструкции нашего реактора, ответили «уклончиво»: для демонтажа потребуется от 4 до 15 месяцев. Спор возвращался на круги своя. Договор о выводе российских войск из Эстонии подписали лишь в июне 1994 года.

На лето 1993 года приходится моё знакомство с возглавлявшим правительство Виктором Степановичем Черномырдиным. Я был включён в его делегацию, направлявшуюся в Псков (пребывание в ней замминистра иностранных дел объяснялось посещением российско-эстонской границы). На обратном пути в самолёте в разговоре с сопровождавшими чиновниками Черномырдин неожиданно сообщил о своей инициативе по обмену денежных купюр. Я выразил опасение, что может возникнуть паника. Меня толкнули локтем в бок, да я и сам понимал: с Председателем Правительства спорить не стоит, особенно по вопросам, в которых я не слишком компетентен. Эпизод не заслуживал бы упоминания, если бы не его продолжение. Месяца через два я должен был присутствовать на переговорах Черномырдина на Старой площади с председателем правительства Румынии. Небольшая толпа чиновников российских ведомств стояла в коридоре, ожидая появления премьера. Черномырдин деловито шёл навстречу, было видно, что день у него выдался длинным. Стал здороваться со всеми за руку, быстро взглянул на меня и погрозил пальцем: «А ты был не прав!» Удивительно не то, что я был скорее прав (ничего хорошего из обмена денег не получилось), сколько то, что при всей своей занятости Черномырдин запомнил тот мимолётный обмен репликами.

Следующий «контакт» с Черномырдиным произошёл при куда более серьёзных обстоятельствах. В воскресенье 3 октября 1993 года я спокойно сидел дома, не включал телевизор или радио и не ведал о том, что происходит — сторонники взбунтовавшегося Верховного Совета штурмовали Останкинский телецентр. Зазвонил телефон, говорили из Секретариата Министра (Козырев в это время находился в зарубежной поездке). Мне дали номер, по которому я должен был позвонить Черномырдину. «Ты где?» — спросил он. «Дома, Виктор Степанович», — честно признался я. «Надо быть здесь», — последовала краткая команда. Не зная, что именно происходит в городе, я счёл за благо не вызывать служебную машину, тем более от меня до штаб-квартиры правительства на Старой площади всего пять остановок на метро по прямой. Первое, что бросалось в глаза: в вагонах метро отсутствовали признаки чего-то необычного. Люди не демонстрировали ни малейшего беспокойства. Выйдя из метро, на Старой площади я не обнаружил никакой усиленной охраны, если не считать одного лейтенанта с двумя солдатами. В самом здании правительства в коридорах встречались отдельные люди с автоматами, но было ясно, что перед любой сколько-нибудь серьёзной попыткой вооружённого захвата здание на Старой площади не устояло бы.