Трудности перевода. Воспоминания

По прибытии в Сочи (Ельцин располагался на своей даче, остальные — в особнячках неподалёку) выяснилось, что приезд Шеварднадзе под вопросом. По поступавшим сообщениям в Тбилиси происходило что-то вроде мятежа. Мне позвонил находившийся при Ельцине государственный секретарь Геннадий Эдуардович Бурбулис, тогда один из самых влиятельных людей в российском руководстве. «Виталий Иванович, — сказал он, — вы близко работали с Шеварднадзе, как вы думаете, не являются ли события в Тбилиси лишь предлогом для неприезда Эдуарда Амвросиевича на встречу с Борисом Николаевичем?» Я ответил, что Шеварднадзе с большим уважением относится к Борису Николаевичу и поэтому, если бы не форс-мажор, то он наверняка был бы в Сочи. «Может быть, вам взять самолёт Руцкого, — продолжал Бурбулис, — и слетать в Тбилиси, выяснить обстановку?» Я не возражал, но предложил сначала попытаться связаться с Шеварднадзе по телефону. Получил на это добро Бурбулиса. Когда я дозвонился до Шеварднадзе, он спокойно и нерасторопно стал рассказывать о происходившем в Тбилиси. И только через несколько минут из слов Эдуарда Амвросиевича я понял, что Ельцин не утерпел и сам позвонил ему. Я был уже не первым «сочинцем», кому он растолковывал обстановку. Самообладание явно оставалось при грузинском руководителе.

Во второй половине дня Шеварднадзе добрался-таки до Сочи. Подчёркнуто сухо поздоровался с Руцким, который накануне допустил против него резкие публичные выпады. Переговоры затягивались, Ельцин ёрзал на стуле — ему надо было лететь в Стамбул на встречу глав государств Причерноморья. Переговоры завершал Руцкой. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке — на него давил авторитет Шеварднадзе. Когда дело подходило к концу, Руцкой сказал: «Ну что, Эдуард Амвросиевич, кто старое помянет!» Оба встали и пожали друг другу руки через стол. В Сочи было подписано Соглашение о принципах мирного урегулирования грузино-югоосетинского конфликта. Созданные им механизмы контроля за прекращением огня просуществовали шестнадцать лет. Сам же грузино-югоосетинский конфликт, к сожалению, так и не нашёл своего политического решения.

В 1992 году президент новой России немало предъявлял себя миру. Состоялись госвизиты во Францию, Англию, поездка в Хельсинки на саммит Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Надо сказать, что, как правило, Ельцин демонстрировал отличную форму. На протокольных мероприятиях выступал без бумажки, чётко и лаконично. В английском парламенте удачно шутил, отвлекаясь от текста.

Неожиданный поворот принял, казалось бы, рутинный госвизит в Болгарию в начале августа.

По дороге Ельцин заехал в Крым для встречи с президентом Украины Леонидом Макаровичем Кравчуком. Рукопожатие двух лидеров должно было состояться на так называемой шестой даче. Здание размером с небольшой санаторий, построенное лет пять назад для приёма на отдых представителей братских компартий, с тех пор пустовало. Кравчук встретил Ельцина, они вышли на балкон, о чём-то с минуту поговорили и затем разошлись, для того чтобы встретиться чуть позже на переговорах. Ельцин уединился в комнате с министром обороны Павлом Сергеевичем Грачёвым. Появился начальник охраны Коржаков с «характерным предметом», завёрнутым по советской традиции в газетную бумагу. Ельцин с Грачёвым вышли через несколько минут, явно слегка «освежившись». Настало время идти на встречу с Кравчуком, путь на восьмую дачу лежал под горку. Отойдя с полсотни шагов, сопровождаемый небольшой «свитой» Ельцин повернулся и, обращаясь, надо думать, к своим помощникам, произнёс: «Подготовьте указ: шестая и восьмая дачи — в собственность России, с Кравчуком согласовано». С трудом верилось, что можно было о чём-то договориться в ходе краткого балконного разговора. Скорее всего сработало не раз проявлявшее себя впоследствии воображение нашего президента.

Но впереди был ещё и политический сюрприз. В ходе переговоров в Софии президент Болгарии Желю Желев поставил вопрос о признании Россией одного из образовавшихся на руинах бывшей Югославии новых государств — Македонии (Словению, Хорватию и Боснию и Герцеговину к этому моменту Москва уже признала). Ельцин вопросительно обернулся к Козыреву. «Греки возражают», — шепнул министр президенту. Ельцина, однако, это не остановило, и он отдал распоряжение своему помощнику Дмитрию Борисовичу Рюрикову прямо сейчас подготовить указ о признании близкого Болгарии македонского государства. Указ был подписан на месте, хотя в опубликованной его версии значится «Москва, Кремль, 4 августа 1992 года».