Трудности перевода. Воспоминания

Волею судеб в Нью-Йорке мы с Воронцовым оказались, можно сказать, у истоков политической карьеры Марти Ахтисаари. Финский дипломат, возглавлявший одну из рабочих групп переговорного механизма Вэнса — Оуэна, к этому времени уже имел немалую международную известность своей работой по намибийскому урегулированию. В какой-то момент он не без замешательства сообщил мне, что одна из ведущих финских партий намерена выдвинуть его кандидатуру на пост президента страны. Собираясь в дорогу, Ахтисаари был явно в определённой растерянности. Воронцов решил морально поддержать коллегу. Пригласил его на ланч в постпредство, где Воронцов и я пожелали Ахтисаари удачи. Как бы то ни было, Ахтисаари вскоре стал президентом Финляндии. И лишь через годы вернулся на дипломатическое поприще, где его ждали проблемы сепаратизма в Индонезии и остро политически заряженная тема косовского урегулирования.

Несколько слов о Косово. В ходе своих многочисленных встреч в Белграде с Милошевичем (на них присутствовали только его личный секретарь, а также наш посол в Белграде Геннадий Шикин, говорили без переводчиков, по-английски, которым Милошевич владел свободно, беседы порой продолжались до трёх часов) я иногда поднимал тему Косово. (После лишения в 1989 году края того особого статуса, которым он обладал в СФРЮ, его албанское население перестало сотрудничать с сербскими властями, организовав своё «параллельное существование»: собственные органы власти, налоги, школы, больницы и т. д. Возникло серьёзное напряжение.)

Милошевич рассказывал о ситуации кратко и несколько пренебрежительно. Чего, мол, им надо? Я имею с ними закрытые контакты, обо всём можно договориться.

Не берусь судить: то ли Милошевич искренне недооценивал взрывоопасный потенциал Косово, то ли просто демонстрировал непоколебимую уверенность в своих политических силах.

Однажды президент организовал мне поездку в Приштину. По дороге из аэропорта я обратил внимание на основательные кирпичные дома косоваров: албанцы не бедствовали. Срежиссированная встреча с «лояльными албанцами», подчёркивавшими отсутствие серьёзных претензий к Белграду, не произвела впечатления. Куда интереснее оказалась встреча с лидером косовских албанцев Ибрагимом Руговой и его окружением. Вполне приличный асфальт косовской столицы демонстративно обрывался на подъезде к штаб-квартире Руговы. Сам он, с традиционным шарфом, перекинутым через шею, был подчёркнуто корректен и сдержан. Тем более, что среди его соратников было кому «с чувством» пожаловаться на всяческие прегрешения сербов. Когда я предложил тут же вместе пойти к сербам и разобраться в конкретных претензиях — дали «по тормозам». Ни о каком диалоге не могло быть и речи.

Увиденное не сулило ничего хорошего.

Вернёмся в первые месяцы 1993 года, когда сопредседатели сосредоточились на выработке новой формулы урегулирования, известной по их именам как план Вэнса — Оуэна. Он кардинально отличался от ранее потерпевшего неудачу плана Каррингтона — Кутилейро: если первый старался поделить Боснию на три части, то Вэнс и Оуэн исходили из необходимости сохранения единого государства, поэтому этнические образования были нарезаны лоскутами и перемешаны друг с другом. Меньше всего это устраивало боснийских сербов. Однако они находились под мощным давлением как международного сообщества, так и Белграда, который стремился к скорейшему снятию санкций, наложенных на него Советом Безопасности ООН.

Руководство боснийских сербов прямо просило меня избавить их от плана Вэнса — Оуэна. Но мои беседы с сопредседателями показывали нереальность этого: «запасного варианта» у них припасено не было.

В сложившихся условиях передо мной стояли две основные задачи: добиться тех или иных корректировок плана Вэнса — Оуэна, которые делали бы его более удобоваримым для сербов, и попытаться как-то воспрепятствовать принятию Советом Безопасности ООН новых антисербских санкций или, по крайней мере, оттянуть такое решение.

Последнему была в значительной мере посвящена поездка в Вашингтон и состоявшиеся там встречи с советником президента США по национальной безопасности и с руководством госдепа. Положение в Боснии не давало антисанкционной аргументации. Более того, сербы вели масштабное наступление в Восточной Боснии, сопровождавшееся резким ухудшением там гуманитарной ситуации и немалыми жертвами среди гражданского населения. Пришлось зайти с нашего «внутриполитического угла». Разъяснял поддерживавшим Ельцина американцам, что новая санкционная резолюция СБ ООН подорвёт позиции нашего президента в остром противостоянии с Верховным Советом. (На 26 апреля был назначен референдум о роспуске последнего.)

Американцы делали «круглые глаза», но пошли лишь на «косметику»: новые санкционные меры, установленные принятой 17 апреля резолюцией 820 Совета Безопасности, вступали в силу через девять дней, то есть уже после упомянутого референдума.