Трудности перевода. Воспоминания

Следующая, казалось бы, серьёзная попытка довести дело до конца предпринималась в декабре 1993 года. В Брюсселе была организована встреча конфликтующих сторон с министрами иностранных дел Европейского союза. Однако когда выяснилось, что возражения теперь имели не только, а, может быть, и не столько сербы, сколько мусульмане, пыла у европейских министров заметно поубавилось. Несмотря на то, что мы с американским коллегой (Бартоломью на посту спецпредставителя президента США к этому времени сменил Чак Редман) присутствовали на этой встрече в качестве наблюдателей, я попросил слова и призвал приложить решительные усилия к достижению договорённостей. Согласие с урегулированием должно повлечь за собой снятие санкций (поскольку под санкции попадали только сербы — это означало, что в случае их согласия с планом санкции снимались бы, не дожидаясь «да» других конфликтующих сторон). Моё выступление вызвало нервную реакцию председательствовавшего министра иностранных дел Бельгии Вилли Клааса. Он заявил, что в качестве наблюдателя я не имею права высказывать такие суждения. (То, что Россия куда плотнее участвовала в переговорном процессе, чем большинство присутствовавших европейских министров, включая самого Клааса, председатель, видимо, не принял во внимание.) Стороны, казалось, были очень близки к договорённости. Милошевич, который спешил на какое-то важное внутриполитическое мероприятие и должен был уехать из Брюсселя раньше других, показывая мне лежавшую на столе карту, довольно возбуждённо говорил о том, что вопрос решён, осталось досогласовать лишь какую-то малость. Тем не менее, с его отъездом духу довести дело до конца у организаторов мероприятия не хватило. Итоговая пресс-конференция Оуэна и Столтенберга была многословна, но малосодержательна. Наступавший 1994 год предвещал новые кризисы.

Поняв, что существующая переговорная связка ООН — Европейский союз не имеет достаточной воли для политического принуждения боснийских сторон к миру, Москва выдвинула инициативу проведения специального заседания Совета Безопасности ООН с приглашением на него участников боснийского конфликта. Однако предложение не нашло поддержки у наших западных партнёров. 5 февраля взрыв миномётного снаряда на рынке Сараево унёс жизни 68 человек. В содеянном сразу же обвинили сербов. Позвонив Милошевичу, я подчеркнул, что на начинавшемся в эти дни в Женеве очередном раунде переговоров вопрос о разблокировании Сараево должен быть обязательно решён. Милошевич воспринял всё с пониманием, тем более что командующий войсками ООН в бывшей Югославии английский генерал Майкл Роуз уже занимался оформлением с сербами и мусульманами соглашения о передаче тяжёлого вооружения под контроль ООН. Однако в этот момент прозвучал натовский ультиматум: если сербы не уберут своё тяжёлое вооружение на расстояние 20 километров от Сараево, то 21 февраля последуют бомбардировки сербских позиций.

Находясь в Женеве, я получил телеграмму за подписью Сергея Лаврова (он тогда был «на хозяйстве» в МИД, руководил работой в отсутствие в Москве министра), где со ссылкой на указание президента мне предписывалось направиться в Белград для беседы с Милошевичем — прощупать намерения сербов. Эскалация кризиса никак не соответствовала интересам России.

На этот раз организовать разговор с президентом Сербии оказалось сложнее обычного. Мне передали, что к месту встречи я должен буду поехать один и, несмотря на поздний час, не смогу остаться на ночь. К вечеру 12 февраля ооновским самолётом я прилетел в Белград. В машину ко мне сел личный секретарь Милошевича. Часа через четыре пути нас встретил джип, в котором сидели молодые парни «характерной наружности». Мы двинулись куда-то в гору, кузов машины тонул в свежем глубоком снегу, фары освещали огромные ели, на ветвях которых снег, казалось, лежал тоннами. Судя по всему, мы двигались в загородную резиденцию Милошевича, находившуюся в 250 километрах от Белграда.

Выслушав меня, Милошевич был несколько удивлён. Видимо, в сложившихся обстоятельствах он ожидал более резкого демарша. Сошлись на том, что обстановка серьёзная и надо искать выход из кризиса. Милошевич угостил меня ужином (впервые — обычно общение происходило довольно формально, без излишеств) и даже подарил бутылку понравившегося мне сербского вина.

Часа в четыре утра я уже был в нашем посольстве в Белграде. Наутро предстоял перелёт в Загреб, а оттуда в Сараево для того, чтобы оценить обстановку.