Трудности перевода. Воспоминания

В Сараево встретился с гражданским и военным ооновским руководством, а также с лидерами мусульман. Важно было донести до них мысль: от новой вспышки кровопролития вокруг Сараево они почти ничего не выиграют, а также предупредить о возможности провокаций. Сообщил Изетбеговичу, что 21 февраля собираюсь приехать в Сараево. На его удивлённый вопрос ответил: «Хочу отметить здесь свой день рождения». Это было, конечно, мальчишество. Риск, причём не столько физический, сколько профессиональный и политический, был слишком велик. (Спецпредставителю Президента России не пристало оказываться под натовской бомбёжкой!) На «зеро» по сути ставился весь накопленный дипломатический капитал.

Из Сараево на знакомом Ил-76 вернулся в Загреб, где наш посол Леонид Керестеджиянц сообщил, что мне предписано возвращаться в Белград. Зачем — станет ясно на месте.

В Белграде связался из посольства по закрытой связи с Козыревым. Получил установку: проработать с сербами такой вариант — они по просьбе России отводят от Сараево свои тяжёлые вооружения, а мы вводим в район наш миротворческий контингент (в Хорватии к северу от Сербии на базе в Клисе находилось 800 российских миротворцев). Сильная идея. Однако её реализация требовала чёткой координации с сербами, дабы наши солдаты не оказались в эпицентре вооружённого конфликта.

Я пошёл к Милошевичу, он пригласил Караджича, и мы в общих чертах обговорили схему, хотя конкретных заверений не прозвучало. Как минимум требовалось ещё убедиться в том, что наш миротворческий батальон прибудет в Сараево вовремя, а также получить согласие на это ооновского руководства в Боснии.

Вернувшись в посольство, стал связываться по закрытой связи с министром обороны Грачёвым. Дежурный отрапортовал мне, что министр на объекте, а там нет телефона. «Что это у вас за объект без телефона?» — удивился я. Видимо, мне удалось достаточно напугать дежурного, чтобы на объекте нашёлся телефон. Павел Сергеевич вскоре перезвонил и заверил — завтра же отдаст приказ о подготовке передислокации российских миротворцев.

Что касается согласия ООН, то, к счастью, к этому времени у нас уже были наработаны хорошие контакты и с руководителем ооновской миссии в Боснии и Герцеговине японцем Ясуши Акаши — без лишней волокиты мы получили согласие на прибытие наших миротворцев в район Сараево.

Что же касается сербов, то в запасе у меня имелся ещё один козырь — мне предстояло вручить Слободану Милошевичу послание президента Бориса Ельцина (прежде Ельцин держал дистанцию от сербского президента из-за сомнительной международной репутации последнего). Послание было составлено в точных и корректных выражениях. Под ввод наших миротворцев Россия «просила» сербов отвести свои тяжёлые вооружения от Сараево. Ознакомившись с текстом, Милошевич впал в нехарактерное для него эмоционально приподнятое состояние. «Кто всё это придумал?» — спросил он. «Замысел родился между Ельциным и Козыревым», — ответил я. «Козырев умён, — воскликнул президент, — он умнее американцев!» Затем, попросив меня никому не говорить об этом, Милошевич куда-то позвонил, и через несколько минут в его кабинете появился генерал Младич. Мы уселись втроём за небольшой круглый стол, где обычно и вёл свои переговоры Милошевич, президент стал переводить генералу российское послание с английского на сербский. Когда он дошёл до того места, где Россия «просила» сербов, Милошевич поднял указательный палец: «Молимо, Ратко, молимо». Однако, несмотря на весь этот напор, Младич так и не сказал ничего определённого. Заручившись чёткой позицией Москвы и поддержкой Милошевича, я направился в Пале, для того чтобы расставить все точки над «i». Караджич был к разговору готов, и 17 февраля, выйдя на ступени штаб-квартиры боснийских сербов, мы объявили о достигнутой договорённости: сербское тяжёлое оружие отводится от города, а в сербские пригороды Сараево приходит российский миротворческий батальон (предстояло передислоцировать половину контингента, находившегося в Клисе, то есть 400 человек). Я выразил надежду, что обойдётся без провокаций и что реализация плана приведёт к установлению мира в Сараево.

Данное российско-сербское заявление меняло всю дипломатическую диспозицию. В своём послании Борису Ельцину 18 февраля президент США Билл Клинтон писал: «Как я понимаю, работа твоего специального представителя Чуркина уже принесла результаты в виде согласия со стороны сербских представителей. Это обнадёживающее известие, свидетельствующее о жизненно важной роли России в продвижении мирного разрешения этого конфликта». Однако угроза натовских бомбардировок ещё не была снята. Осуществлению плана ничто не должно было помешать.