Трудности перевода. Воспоминания

Девятичасовой автопробег поздней ночью привёл меня в Будапешт, откуда на следующее утро я прилетел в Москву. Прибыв из аэропорта в МИД, узнал, что меньше чем через сутки меня ждёт новый марш-бросок. Вместе с командующим ВДВ генерал-полковником Евгением Николаевичем Подколзиным мне предстояло обеспечить ввод нашего миротворческого контингента в Сараево. На следующее утро видавший виды Ил-18 взял курс с аэродрома «Чкаловский» на Белград (в порядке исключения нам разрешили приземлиться в закрытом ввиду санкций аэропорту югославской столицы). Сели с Подколзиным в джип и двинулись в Клису. По дороге проезжали почти полностью разрушенный Вуковар. Генерал как эксперт объяснял: «Видите, дом разрушен, а пожара не было, значит, танк стрелял в упор». Ехать было несложно, из-за войны траса Белград — Загреб оказалась совершенно пустой. Где-то на полпути до Клисы перед моими гражданскими глазами предстала впечатляющая картина: посреди заснеженного поля по дороге продвигалась колонна покрашенной в миротворческие цвета российской военной техники. Командир батальона браво доложил Подколзину о ходе выполнения поставленной задачи. Нам предстояло встретиться уже в Сараево. Побывав на базе в Клисе, мы с генералом добрались до Загреба только утром, откуда 20 февраля вылетели в столицу Боснии.

Там перед командующим ВДВ и мной стояли несколько разные задачи. Генерал должен был проинспектировать расквартирование нашего батальона, мне же предстояло убедиться в том, что в процессе отвода сербских вооружений ни с чьей стороны не будет никаких неприятностей, ведь своего ультиматума о бомбардировках 21 февраля Североатлантический альянс не отменял.

Вновь встретился с Изетбеговичем. Руководство мусульман находилось в напряжённом ожидании, логично связывая с натовскими бомбёжками сербских позиций на кардинальное изменение соотношения сил в свою пользу. Во время разговора помощник Изетбеговича сообщил: меня по телефону разыскивает американский спецпредставитель Редман. Выйдя в приёмную, взял трубку. Редман сказал, что звонил мне домой, но моя жена ответила: «Он где-то в Югославии». Посмеялись. Остававшийся в кабинете Изетбеговича сопровождающий меня мидовский балканист Владимир Евгеньевич Ивановский не без юмора рассказывал, как при звуках смеха лица наших собеседников помрачнели: американцы опять обманули, бомбёжек не будет!

«Разрядка» была короткой. Совместный с Изетбеговичем выход к прессе вернул к реальности. Обстановка накалилась до предела. Журналисты буквально требовали «огня».

Ооновскому командованию ещё предстояло взять сербское тяжёлое оружие, отводимое от Сараево, под свой контроль. Во второй половине дня возникли вопросы к одному из секторов сербских позиций близ Сараево. Вроде бы там оставались какие-то «лишние» вооружения. Мы вместе с Ивановским забрались в ооновский бронетранспортёр и направились к командиру этого сектора. По ходу разговора с сербскими офицерами проблема нашла своё решение ко всеобщему удовлетворению. Это дало основание бросить журналистам вызывающую фразу: «Если вы найдёте в окрестностях какую-то старую пушку, у вас два варианта — или разбомбить всё вокруг к чёртовой матери, или обратиться к нам, и мы урегулируем дело».

От сербов надо было возвращаться в штаб-квартиру ООН в Сараево. Всё оказалось не так просто, по какой-то причине мы застряли в пути на два часа. Обратило на себя внимание поведение французских солдат, бронетранспортёром которых мы на этот раз воспользовались: они были совершенно невозмутимы, продолжали сидеть в бронежилетах и касках, и любезно угощали нас гусиным паштетом. Добравшись до ооновской штаб-квартиры, подсел в столовой к генералу Роузу. «Никакой бомбардировки не будет», — сказал англичанин вполне буднично. Оставалось только посмотреть, как пройдёт ночь. На ночлег нас приютил российский ооновец Игорь Андреев. При свечах в отсутствие электричества отпраздновали мой наступивший день рождения. На следующее утро по дороге в аэропорт заехал в ооновский пресс-центр. Журналисты были не в духе — сенсации, на которую они рассчитывали, не произошло. Особенно мрачны были телевизионщики. Они понимали, что бомбёжек не будет, но всю ночь им пришлось провести на крышах домов — дежурили на всякий случай, не желая, пропустив «события», остаться без работы.

Когда наш Ил-76 поднялся в пустое небо (из-за возможных бомбёжек большинство полётов отменили), нельзя было не испытать чувство «глубокого удовлетворения», близкое к эйфории.

События вокруг Сараево вызвали бурную реакцию мировой прессы. При всей разноголосице общим было то, что теперь позиции России в Европе и мире выглядят совершенно по-новому. Преднамеренно ссылаюсь на публикации корреспондентов газеты «Правда», которая ранее не жаловала российскую внешнюю политику:

«„Русские идут!“ — с этой отчаянно-классической фразы начинают в последние дни свои фронтовые репортажи из-под Сараево британские периодические издания.