Трудности перевода. Воспоминания

О том же речь шла и в моей статье в «Московских новостях»: «Яркая инициатива российского Президента, на мой взгляд, является рубежной для нашей внешней политики. Россия подтвердила свои позиции в Европе. Это позиции России-миротворца. Россия, которую можно не бояться, но нельзя не уважать».

По возвращении из Сараево в Загреб меня ждало сообщение от Первого заместителя министра иностранных дел Анатолия Леонидовича Адамишина, он в это время находился «на хозяйстве» на Смоленской площади: «Ельцин звонил несколько раз, был очень доволен. Когда я ему упомянул, что, кстати, у тебя сегодня день рождения — Ельцин сказал: об этом знает вся страна!»

Коллеги по работе поздравили присланным по факсу стихотворением: 

Специальному Представителю Президента

Российской Федерации

Виталию Ивановичу ЧУРКИНУ

Сквозь буран, снегопады, заносы,
Под прицелами НАТОвских дул
И под взглядом Акаши раскосым
Дипломат свою линию гнул.

Ни угрозы и ни ультиматум

Не сломили движенье вперёд.
Аплодирует мир дипломату,
По заслугам хвалу воздаёт.

Не придумаешь лучше момента

День рожденья отметить в бою.
Специальный посол Президента
С честью сделал работу свою.

На исходе боснийских баталий

Пьём за эти мужские дела.
От души поздравляем, Виталий!
С Днём рождения! Наша взяла!

21 февраля 1994 года

Под стихотворением стоят подписи нескольких человек, первая из них — Сергея Лаврова. Стиль мастера легко различим.

Резонанс этих событий у нас в стране был очень велик. Я оказался «человеком недели» на одном из основных каналов российского телевидения. Прозвучал и такой вопрос:

«Корреспондент: Считаете ли вы своим личным успехом всю эту ситуацию?

В. Чуркин: Считаю. Ну а почему же нет? Другое дело, что я не стал бы утверждать, и, пожалуйста, не пытайтесь к этому подвести, что я лично совершил такую операцию. Это огромный успех Министерства иностранных дел, где коллектив, который занимался этой ситуацией, сработал действительно блестяще. Основную, с точки зрения трудоёмкости, работу проделал мой коллега, заместитель министра Сергей Лавров, который, пока я там по „заграницам“, по „Сараевам“ разъезжал, сидел здесь и выпускал колоссальное количество документов. То, что мы видим, — лишь верхушка айсберга. Это были записки президенту, послания зарубежным деятелям, инструкции, указания и так далее. Огромная работа. Первый заместитель министра Анатолий Адамишин тоже сыграл, как я понимаю, немалую роль. То есть удалось всем включиться и в экстремальной ситуации, в сжатые сроки, действительно, осуществить сложную дипломатическую операцию».

Между тем обстановка не позволяла долго праздновать успех. В какую сторону качнётся маятник проблем в Боснии и Герцеговине? Последуют новые кризисы или удастся развить возникшую в Сараево мирную динамику? Насторожил призыв генерала Роуза распространить натовский ультиматум и на другие боснийские территории. Адамишин удачно высказался по данному поводу: не следует рассчитывать на то, что Россия каждый раз будет вытаскивать ситуацию из тупика. (Между Адамишиным, Лавровым, курировавшим ООН, и мной по югославским делам сложилось что-то вроде альянса. Однажды мы даже направили находившемуся в командировке Козыреву телеграмму с нашими предложениями за тремя подписями — это был «демарш»: обычно достаточно подписи одного замминистра с добавлением, что с тем-то согласовано.)

К счастью, американцы поняли, что Босния и так находится в состоянии «перегрева». 22 февраля они созвали в Бонне совещание, пригласив нас, европейцев и канадцев. Силовой сценарий, по крайней мере на время, оставался за скобками. Политическое урегулирование получало новый шанс. Возросший дипломатический вес России необходимо было реализовать по максимуму. Для этого требовалось продолжение кооперабельности сербов.

В конце февраля в Москву пригласили Радована Караджича. В центре внимания его переговоров с Козыревым находилась обстановка в блокированной сербами Тузле, относившейся к числу ооновских «зон безопасности». Требование об открытии аэропорта Тузлы для доставки гуманитарной помощи было одним из главных у ООН и западников. Караджич упирался, утверждая: аэропорт будет использоваться для поставок вооружений мусульманам. Разговор шёл на повышенных тонах. Караджич намекал: даст согласие, если его примет президент Ельцин. Козырев же полагал (вполне справедливо), что для такого протокольного жеста боснийские сербы ещё не сделали достаточно.

В результате обещание по Тузле было всё же от Караджича получено.