Трудности перевода. Воспоминания

Говоря о «трудностях перевода», забегу немного вперёд, к периоду своей работы в Посольстве СССР в Вашингтоне, где я хотя и занимался ограничением вооружений, но иногда привлекался к ответственным переводам. В начале эпохи Горбачёва в Вашингтон приехал советский министр внешней торговли, по тем временам неординарное событие. В Овальном кабинете Белого дома его принял Президент США Рональд Рейган. Первое впечатление — Рейган выглядел точно так, как его картонные изображения, рядом с которыми за небольшую мзду можно было сфотографироваться на улицах Вашингтона (двигался он несколько странно, его конечности были как будто на шарнирах). После относительно непродолжительной беседы с Рейганом, в ходе которой президент не выглядел слишком уверенным, время от времени поглядывая как бы за подсказкой на своего госсекретаря Джорджа Шульца, предстояла более продолжительная встреча в государственном департаменте. В кабинете Шульца собралась довольно большая группа высокопоставленных американцев. Наш министр начал свою речь с 12-минутного монолога на русском языке, сопровождаемого разными жестами и переменами тона, но без перерывов для перевода. Озадаченный Шульц смотрел на своего собеседника не без изумления. Передо мной стояла задача переводить так же ровно двенадцать минут, по возможности, с такими же жестами, что я и сделал. Как-никак, к этому времени за плечами у меня была большая практика.

Говоря о практике, да и вообще о накопленном опыте, нельзя не сказать, что ничто не дало мне так много, как работа переводчиком на советско-американских переговорах по ограничению стратегических наступательных вооружений.

Напомню, что переговоры по ОСВ-1 начались в конце 1969 года. Делегации встречались попеременно в Хельсинки и Вене, и к маю 1972 года подготовили первые два документа: Договор об ограничении систем противоракетной обороны (ПРО) и Временное соглашение о некоторых мерах в области ограничения стратегических наступательных вооружений (ОСВ-1). Как видно из самого названия второго документа, он носил ограниченный и временный характер. По завершении ОСВ-1 была поставлена задача выработки всеобъемлющего соглашения об ограничении стратегических наступательных вооружений, и в конце 1972 года уже в Женеве начались переговоры ОСВ-2. Я присоединился к ним на осенней сессии 1974 года. Делегация прибыла в Женеву 15 сентября. Как и водится в таких случаях, она делилась на собственно официальную, на которую возлагались политические полномочия, а также — на советников, экспертов и технический персонал, включая переводчиков. Надо сказать, что вся группа была не слишком многочисленной. С перевозом делегации из Москвы в Женеву и обратно без особого труда справлялся Ту-134. Делегацию возглавлял заместитель министра иностранных дел Владимир Семёнович Семёнов, его мидовским заместителем был Виктор Павлович Карпов. От минобороны — два генерала, Иван Ильич Белецкий и Константин Александрович Трусов, ВПК представлял почтенный академик, дважды Герой Социалистического Труда Александр Николаевич Щукин. Среди советников и экспертов, но уже не в ранге официальных членов делегации, были, конечно, представители и других «братских ведомств». (Кому-то из них я, судя по всему, приглянулся — вскоре меня пригласили на работу в КГБ. Я вежливо отказался, сославшись на то, что не могу подводить тех, кто готовил меня в качестве переводчика. Этот разговор не имел ни продолжения, ни последствий.)

Глава делегации Семёнов был человеком очень своеобразным и колоритным. Найденный и выдвинутый Вячеславом Михайловичем Молотовым ещё в молодости, он занимал пост заместителя Министра иностранных дел СССР с середины 1950-х годов. Высокому положению соответствовали величавая манера поведения и абсолютно лысый череп. Он почти профессионально играл на фортепиано, хорошо знал философию. В свободное от работы время диктовал «серьёзные» статьи, которые публиковал под псевдонимом в партийных журналах (как-то он показал мне их подборку, томов шесть). Уже во время ОСВ-2 он написал книгу, кажется, по национально-освободительному движению, и в этой связи неожиданно решил выступить перед коллективом Постоянного представительства Советского Союза в Женеве, на территории которого и работала делегация. Редкий, где-то даже торжественный случай. Многочисленные сотрудники представительства, мало знавшие Семёнова, собрались в зале, ожидая услышать нечто необычное. «Что я могу сказать вам, — начал Семёнов, — в моём выступлении только двадцать страниц, а в написанной мной книге шестьсот, — и, строго взглянув в зал, добавил: — В каждой строчке только точки». Дипломаты постпредства не знали, что и думать, как понять ссылку заместителя министра на популярную тогда любовную песню, но мы-то, сотрудники делегации, особенно переводчики, понимали — это и есть настоящий Семёнов. Среди нас обороты речи главы делегации называли «семёновизмами». Он любил высказываться неожиданно, парадоксально, желательно без подлежащих и сказуемых. Переводить это было трудно.