Трудности воспитания (СИ)

Он звучит откуда-то из-за стены, и Стивен идёт туда, как зачарованный, касается гладкой поверхности кончиками пальцев — и стена отодвигается в сторону, являя его взору узкий мост, ведущий куда-то далеко.

— Я скрою от твоих глаз ледяные дворцы, — колыбельная становится немного громче, — и своды каменных миров…

Это уже не голос Жемчуг, это даже не те слова, какие она ему поёт. Шаг ускоряется, и мальчик уже не замечает, как бежит, переставая оглядываться по сторонам, видит в конце пути туалетный столик в ярко-розовых тонах и большое зеркало, в котором отражается незнакомая фигура.

— Живи же в мире, полном тёплых лучей, вдыхай полной грудью пыльцу…

Он взбирается вверх как можно быстрее, припадает к зеркальной поверхности, в которой отражается только он, отчаянно бьёт по стеклу, уверенный, что видел здесь кого-то ещё.

— Молю, чтобы ты никогда горя не знал…

В этот раз осознание, что это всего лишь сон, приходит к Стивену довольно быстро. Обиженно поджав губы, он ещё раз бьёт по зеркалу и припадает к нему спиной, медленно падая вниз и усаживаясь на слишком большом для него столике.

— И в тебе воплощая мечты… — голос постепенно затихает. Мальчик задирает голову, глядя наверх, во мрак незнакомой ему комнаты. Его спины неуверенно касается чужое тепло — Стивен с надеждой оборачивается и встречается взглядом с розовыми алмазными глазами.

— …я буду вечно хранить твои сны, — слышит он, проснувшись уже в привычной обстановке в окружении Кристальных самоцветов.

Утром ему помогают одеться Жемчуг и Конни; Гранат обнадёживающе хлопает по плечу и советует расслабиться. Не то чтобы Стивен не пытался, однако он уже третий день расслабиться не может.

Они с Жемчуг идут первыми: выход остальных запланирован на несколько часов позже, — идут в бальный зал по мосту, и Стивен останавливается на середине пути. Просто стоит, глядя вперёд, и внезапно формулирует для себя причину, почему ему здесь так не нравится.

Вдаль простираются бесконечные безжизненные строения, сияют огнями мосты, горят шпили и башни, вокруг снуют по мелким поручениям Жемчужины, пролетают над головой Аквамарины, пробегают мимо Кварцы…

Родной мир — не планета. Родной мир — это город размером с планету. Пустой, безликий, серый — огромное пространство, многоярусная структура и ни единого намёка на жизнь.

У Стивена от ужаса скручивает живот и к горлу подступает ком. Самоцветы не знают ничего иного; Родной мир для них — идеал, к которому следует привести остальные колонии. Редкие мятежники, на короткое время осознавшие, что они творят, этим обществом порицаются и чувствуют вину за то, что оказались дефектными, не сумевшими порадовать Алмазную власть выполнением элементарных поручений.

В чём цель такой империи?

Среди толп он видит мимолётные взгляды самоцветов, адресованные друг другу: искры, какие он видел между Рубин и Сапфир, какие он видит между Жёлтой и Голубой; взгляды, которые не замечают «правильные» самоцветы; взгляды, которые являются единственным, что связывает тех, кто привязался друг к другу больше положенного.

Стивена грызут сомнения. Даже если он убедит Жёлтую и Голубую в своей правоте, если надавит на их чувства друг к другу — всё равно все эти простые самоцветы просто не знают иной жизни. Даже если попытаться изменить эту диктатуру, лишь очень малая часть самоцветов сможет найти смысл жить дальше.

Они все связаны, скованы, покалечены. Эти путы до сих пор обвиваются и вокруг камня Розовой: Белая никогда не собиралась отпускать её по-настоящему, словно прекрасно знала и о восстании, и о личине Розы Кварц.

— Пойдём, — тихо произносит Жемчуг, положив ему руку на плечо. Они уже слишком долго стоят на одном месте.

— Твоя мама не хотела, чтобы ты видел это.

Его мать сбежала от такой жизни и ему такого тоже не желала. Но он уже здесь, и сейчас по-детски наивно желает исправить ошибки, которых не избежала Розовая, сделать что-то больше, чем она.

====== Часть 36 ======

Все детали выверены, все действия строго соблюдены, всё на своих местах. Стивен чувствует себя актёром на огромной сцене: формально он организатор и виновник торжества, но далеко не режиссёр.

Он знает все правила, следит за каждым своим взглядом, словом, мимолётным движением головы, не допускает ни одной ошибки, отдаётся доведённому до идеальности мероприятию лишь с одной целью — задобрить Белую, чтобы поговорить с ней снова, чтобы увидеть её на этом балу. Эта неожиданно маниакальная мысль даёт ему сил продолжать весь этот фарс.

«Для самоцветов честь услышать от тебя приветствие, как от Алмаза, поэтому ты обязан сказать хоть что-нибудь каждому подошедшему», — вспоминает он слова Жемчуг и старается не ограничиваться сухими фразами.