Трудные леди школы Бауман

Гордей наблюдал за ними, замерев от непонятно откуда взявшегося страха. Он боялся, что сердца этих двух хрупких женщин не выдержат и случится страшное. Словно вратарь на воротах, широко расставив руки, был готов в любой момент подхватить падающую Агнессу. Косящим глазом одновременно держал в поле зрения и ее подругу, готовый подхватить обеих. Он четко почувствовал момент, когда опасность миновала, и расслабился.

– Агнесса Лазаревна, я подожду в машине, – сказал он спокойно и, получив в ответ кивок, стал спускаться по лестнице. Оглянувшись на нижней ступеньке пролета, увидел, как Агнесса закрывает дверь.

Агнесса помогла Кире дойти до кресла и с немалым облегчением опустилась в соседнее. Дрожали ноги, а она никак не хотела, чтобы это заметила Кира, которая и так уже переволновалась без меры. На низком журнальном столике стоял чайный сервиз и вазочки с вареньем. А в самом центре на тарелке лежала плитка бабаевского черного шоколада.

– А лимонад в холодильнике, – рассмеялась Кира, глядя, как Агнесса достает из пластикового пакета точно такой же набор.

– Я так и знала, что ты не оставила своего любимого занятия: запивать куски шоколада газировкой.

– Что ты, Агуша, ни за что. Мои домашние четко следят, чтобы у меня не переводилось ни то ни другое. Помнишь, как-то на прилавках ничего не было, кроме заморских шипучек? Тогда дочка где-то доставала «Колокольчик». Потом и вовсе купила сифон с газовыми баллончиками и добавляла в самодельную газировку сироп. А у соседки покупала шоколадные «головы»: та работала на фабрике и приносила домой брак и наплывы с котлов. Вкуснотища!

– Кирочка, ты похожа на ребенка!

– Конечно! Только в научных кругах это почему-то называют старческим маразмом, – рассмеялась Кира.

Сколько было – столько и вспомнилось. И слезы вперемешку со смехом, и радостное прикосновение: не сон ли? «Не сон, живая Кирочка, живая!» – билась у Агнессы радостная мысль.

– Ну, расскажи, как все было! – потребовала она у подруги.

На фронт они ушли в один день осенью сорок первого. Агнесса – бухгалтером. Вот так прозаично. Кира – санитаркой. А через несколько месяцев Агнесса узнала, что санитарный поезд попал под обстрел. И в живых – единицы, но Киры среди них не было.

– Да рассказывать нечего. Меня подобрали местные жители. Пока везли на телеге в деревню, я совсем ослабла, подумали даже, везут труп. Меня выходила старая цыганка, осевшая в этой деревне еще до войны. Про себя я знала лишь, что выжила в бомбежке. Ни имени, ни города, где родилась.

– А как же потом?

– Я стала учительствовать. А однажды в родной Ленинград попала на экскурсию со школьниками. Пошла по Невскому, ноги вдруг свернули на боковую улочку, потом во двор. Стою посреди двора и вдруг – как холодной водой, до дрожи – мой двор, мой дом. В подъезд вбежала, на второй этаж – а квартира опечатана. Крест-накрест. Соседка тут выглянула, расплакалась и рассказала: тот, кто моих родителей и меня в лагеря отправил, в квартире нашей обосновался. И тут его и убили: кто, за что – понятно, продукты на ценности в блокаду менял. Вот она, расплата.

Я тебя, Агуша, после войны искала. Только без толку.

– Я фамилию сменила. На время, – невесело усмехнулась Агнесса. – Замуж по глупости захотелось. Не получилось ничего. Впрочем, не совсем так. Потом расскажу. Давай, про себя дальше.

– А дальше я родила без мужа дочку. И дочка родила без мужа дочку. Вот такая у нас судьба, – помрачнела Кира. – И все мы Ларцевы, как и я.

– Знать бы, что ты осталась в живых… А в Самару как попала?

– Дочь по распределению после института сюда направили. Ну а как она Анютку родила, и я к ней переехала. Как же ты-то нас нашла? – запоздало спохватилась Кира.

– Да вот, несчастье помогло… Я школу для трудных девочек держу за городом. Одна моя воспитанница, прежде чем ко мне попасть, и избила твою Анечку, – тяжело вздохнула Агнесса.

Глава 26

Шляхтин в три прыжка преодолел ступеньки, вдохнул воздуха на межэтажной площадке и еще в три прыжка добрался до нужного этажа. И остановился перед закрытой дверью. Толкнул ее одним пальцем, та поддалась. Сердце радостно гукнуло и забилось быстрее. Уже по-хозяйски Шляхтин шагнул из прихожей в длинный коридор и растерялся. Дверей много и все закрыты. Лишь в конце коридора через арку виднелся кухонный стол. Шляхтин направился прямиком туда.

Светлана ставила на плиту белый эмалированный чайник. Шляхтин уже и не помнил, что бывают такие: без кнопочки и шнура. И что на носик чайника надевается свисток. Но, бегло осмотрев кухню, понял – другой здесь будет не к месту. Буфет, круглый стол, венские стулья… и полка с самоваром! Чайный сервиз за стеклом буфета из тех, что добывались с боем в посудных магазинах еще в семидесятые, эмалированный же бидон с цветочком на боку и сколом возле ручки и, о боже, вязаные из старых капроновых чулок подстилки на сиденьях стульев. «Лавка старьевщика. Нет, она не может здесь жить!» – решил он. Словно укоряя за такие мысли, Светлана обернулась и неодобрительно покачала головой. Шляхтин сжался. «Дурак, о чем думаю!» – пронеслось в голове.