Трудный день

Мужики, которые часто, бывало, ругались из-за того, что чья-то скотина забрела на огород соседа, дружно и сноровисто тащили из леса стволы мачтовых сосен. Кузнец Викулов, известный буйным нравом во хмелю, вот уже какой час, не разгибаясь, прикручивал толстой проволокой надставки к спиленным столбам. Старые и молодые копали ямы. Эта сила в один день, казалось, могла провести телеграфную линию не только от одной деревни до другой, но и до самой Москвы.

«Петра прав… Петра прав…» — думал Василий.

Когда кузнец прикрутил проволокой двухаршинный стояк к последнему столбу, когда последняя яма была вырыта и оставалось только поднять столб и утрамбовать землю, Василию стало жаль, что работа кончилась, что сейчас все разойдутся по своим домам, займутся обычными делами и распадется незримое здание содружества, уважения и человечности… Жаль, что ни завтра, ни послезавтра не увидит он того, что как бы само собой проявилось на большаке сегодня…

— Добро… — похвалил он Петра, но все же он хотел и на этот раз быть над ним: — Как там — твои сторожа не ожирели еще от безделья? А? — В голосе оттенок насмешки: надо же, мол, так бояться?!

— Не ожирели…

— Не снял до сих-то пор?

— Не снял…

— Ну, ну… — снисходительно закончил Василий.

Он забыл о бандитах, считая, что те сделали подлое дело и на том успокоились. А многие из работавших на большаке и вообще не подозревали о какой-либо возможности нападения… И вдруг, когда двое спасовцев ухватились за конец веревки, чтобы поднять столб, треснул выстрел. Эхо подхватило его, понесло по чащам и оврагам…

На большаке всполошились — кто-то из женщин испуганно вскрикнул, лошади заржали, мужики побежали в сторону, откуда донесся выстрел.

— Погодите! — крикнул Василий. — Осторожно!

И пока мужики оглядывались, не понимая, зачем остановил их председатель, тот оказался впереди всех.

Когда они, перемахнув заросшую высокой травой канаву, рванулись через густой кустарник к березнику, Василию вдруг показалось, что он слышит хруст веток под чьими-то шагами…

Василий остановился и вскинул руку, призывая к тишине и вниманию. Все тоже остановились.

Отчетливо слышались шаги: хруст… хруст… хруст… Василий взмахнул рукой: ложись! — и сам первый упал в траву. Все затаились за кустами, напряженно всматриваясь и держа наготове оружие.

— Покажу я чертовой бабе… — послышалось вдруг из леса. Высокий орешник качнулся, и из-за него вышел Тихонович с белкой в руке.

— Тьфу, холера! — вырвалось у Василия.

Все вскочили, а Тихонович от неожиданности растерялся, поднял руки с ружьецом и белкой и попятился, чуть не споткнувшись о кочку с трухлявым пнем.

Мужики засмеялись, только Петр грустно улыбнулся: видно, действительно перестарался он со своими опасениями… Нагнал страху…

Он почувствовал досаду на себя и, чтобы немного успокоиться, зашел в заросли орешника и машинально протянул руку к самому крупному ореху… Медленно сорвал, ветка качнулась, образовав просвет, и в просвете этом, аршинах в пятнадцати от себя, в кустах, Петр на мгновение, но ясно увидел мужиков: того, кто был на почте, и того, кто повстречался тогда на дороге.

Вздрогнув, Петр не сразу раздвинул упругие, прямые ветви орешника: в кустах уже никого не было.

«Они? Не они? Померещилось?»

Но слишком четко видел он заросшее щетиной, круглое лицо человека, который так великолепно мог делать вид, что не слышит, когда не хотел того, слишком отчетливо видел его толстые губы, которым, казалось, лень было произносить лишние слова, и потому он говорил так медленно, мало и потому значительно, — слишком отчетливо разглядел все это, чтобы допустить мысль, что это ему привиделось.

Петр постоял оторопелый и ринулся к своим. Ему казалось ясным и установленным: эти двое, а с ними, может, еще несколько, вышли, чтобы перестрелять тех, кто явится восстанавливать телеграфную линию. Но уж слишком много народу собралось на большаке, чтобы можно было расправиться со всеми — даже по-бандитски, из засады, — и самим остаться в живых… Они отступились от задуманного, но отступились на время… Отложили до более удобного случая…

На большаке поднимали последний столб. Он висел на проводе, который натягивался все туже и туже с каждым поставленным в яму столбом. И хотя работы осталось всего ничего, несколько человек снова взялись за веревку.

— Раз-два! Взяли! Раз-два! Дружно!

Возбужденный Василий никак не мог понять, о чем это ему говорил раскрасневшийся от быстрого бега Петр. «Что он все сомневается? Сколько можно!..»

— Какие двое? Где?

— Давай отрядим людей, пока не ушли… Василий! — торопил Петр. От частого дыхания слова вылетали невнятными. — Быстрей!

— А ты их видел или тебе приснилось? А? — охладил председатель товарища.

— Видел… Как будто…

— «Как будто!» Так видел или нет?

— Мелькнули… — ответил Петр.

— Ах, Петра, Петра! Умственный ты человек, только чересчур уж умственный!