Трудный день

Аппарат застучал, дрогнула стрелка, поползла лента.

Все невольно подались к низенькой перегородке, за которой сидел телеграфист. Лица стали еще более напряженными.

— Всем Советам рабочих, крестьянских, красноармейских депутатов, всем армиям, — стал медленно читать телеграфист, — всем, всем, всем…

Начало настораживало.

Люди беспрестанно подходили, каким-то образом втискиваясь в переполненный закуток почты, снимали картузы, пытливо ощупывали взглядом собравшихся.

— Несколько часов тому назад, — продолжал Иван Тимофеевич, — совершено злодейское покушение на товарища Ленина…

Василий невольно протянул руку к аппарату, словно умоляя не тянуть, не терзать душу. Но «Морзе» продолжал стучать неторопливо.

— Роль товарища Ленина… — читал телеграфист.

В это время в жилой комнате ребенок шлепнулся на пол, и раздался отчаянный крик. Иван Тимофеевич рванулся было в свою квартиру, но сдержал себя:

— Роль товарища Ленина, — продолжал читать он, — его значение для рабочего движения всего мира…

Сейчас ребенок уже заходился криком. Василий, стороня то одного, то другого, пробрался к двери, вошел в комнату. На полу лежала девочка лет четырех, рядом с ней валялась табуретка.

Василий неловко нагнулся, отставив раненую ногу, и подхватил девочку на руки. Успокаивая, стал качать, прислушиваясь к тому, что читал с ленты телеграфист. Однако девочка продолжала плакать, и он ничего не слышал. Надеясь, что на людях она успокоится, он, держа ее на руках, вернулся обратно.

— …В пятницу, — читал телеграфист, на миг скосив глаза на дочку, — выступал перед рабочими завода Михельсона в Замоскворецком районе города Москвы. По выходе с митинга товарищ Ленин был ранен.

— Жив или нет? — сорвалось у кого-то.

Как ни старался Василий, девочка продолжала всхлипывать, но глазенки ее уже с интересом смотрели по сторонам.

Петр стал шарить по карманам в надежде найти что-нибудь, что могло бы отвлечь ее.

— Двое стрелявших, — продолжал телеграфист, — задержаны. Их личность выясняется.

Сосед Василия, тот самый немолодой небритый мужик, что развязно оглядывал собравшихся, тоже полез в карман штанов. И когда он вынимал замусоленный кусочек сахара, можно было увидеть рукоять револьвера.

Медленно ползла лента. Наверное, только минут через двадцать телеграфист закончил:

— Спокойствие и организация! Все должны стойко оставаться на своих местах! Теснее ряды! Председатель ВЦИК Я. Свердлов.

Узкая дорога через лес в ясную лунную ночь казалась глубоким ущельем. Одна сторона — в тени, другая — освещена.

Сейчас ехали уже не спеша. Изредка пофыркивала лошадь, поскрипывали колеса. Ничего больше не было слышно…

Все неотвязно думали об одном и том же: жив или?.. Но заговорить об этом никто не решался. Будто словами могли навлечь на Ленина то, чего не должно быть, что совершенно невозможно.

Поскрипывали колеса, бесконечно тянулась дорога… Все стлалась и стлалась то твердым глиноземом, то ровным, мягким слоем пыли, то сетью корневищ сосен, переползшей с одного края дороги на другой, то вдруг подкладывала под колеса комья глины, то бросала в неглубокие колдобины, сейчас, к счастью, совершенно сухие, то опять стлалась твердым глиноземом, слоем пыли.

Ехали трое молчащих людей. Ехали долго. И невмоготу стало это молчание, скованность, напряжение.

Василий вдруг соскочил с телеги, зашагал к полянке. Петр и Алена переглянулись, последовали за ним.

Широко шагавший Василий поднял голову, глубоко вздохнул, словно до этого ему не хватало воздуха и простора. Над ним взметнулось небо с крупными осенними звездами, темный лес с высокой сосной. Тишина.

Заметив поваленное дерево, Василий сел на него. Остановив лошадь, подсели к нему Петр и Алена.

— Начнется теперь, — озабоченно сказал Василий и тяжело вздохнул. — Начнется.

Алене хотелось плакать. Хорошо, что можно было отвернуться от мужиков и вытереть непрошеную слезу: как ни сдерживала себя, — пробилась.

Посидели вот так молча, думая об одном, и снова в путь.

На повороте, давно славившемся печальными событиями, — ограблениями и убийствами, о которых долгими зимними вечерами бабушки рассказывали внукам, по мере приближения телеги постепенно вырисовывалась фигура человека. Стоял ждал.

Василий схватился за револьвер. Алена невольно подалась к Петру, но сейчас же отпрянула, не желая, чтобы Василий заметил ее слабость. Она даже украдкой взглянула на него, не заметил ли, но председатель волисполкома был озабочен другим.

— Будьте осторожны, — тихо проговорил он.

Когда подвода приблизилась к человеку, тот небрежно спросил:

— Огонька не найдется, люди? — И протянул руку с козьей ножкой.

Петр соскочил с остановившейся телеги и достал из кармана кисет, где хранились кресало и трут. Стал высекать искру. Нелегкое это дело вообще сейчас оказалось особенно трудным: Петр немного волновался, и удары кресала о кремень не были точными. Искры вспыхивали слабенькие, а когда удавалось высечь яркую — она не попадала на трут.

— Так… Так… — заметил человек. — Так… Так…

Он еще подождал, словно для того, чтобы обратить внимание всех на состояние Петра, а потом сказал:

— Дай-ка мне!