Трудный день

Незнакомец решительно взял трут и кресало и с первого же удара ловко высек искру. Закурил. Теперь можно было разглядеть его круглое лицо, нагловатую усмешку.

— Значит, к заре новой жизни идете? — как бы заинтересованно спросил человек. — Бедноту сплачиваете?

— Идем… Сплачиваем… — ответил Василий, присматриваясь к ночному собеседнику.

— Ну а как, если Ленина не будет? Куда идти, куда поворачивать?

— На попятную не пойдем, — отрезал Василий.

— Значит, в сторону? Вправо или влево?

— И в сторону не пойдем!

— Так, так…

Только сейчас вмешался Петр, как всегда при Василии старавшийся держаться в тени:

— Партия, дорогой гражданин, с дороги Ленина не свернет. Нету ее, этой другой дороги. Историческая необходимость и закономерность… Доказано Карлом Марксом.

— А если предложат все-таки другую? — едва заметно усмехнулся незнакомец.

— Предлагали, — спокойно ответил Петр. — Да почему-то народ за топоры и винтовки взялся.

Василий, гордясь Петром, довольный его ответом, кивнул незнакомцу: «Получил»? И добавил:

— Вперед и только вперед! Вот так!

— Мир переворачиваете, выходит?

Василий не ответил.

— Ну, а как там? — по-хозяйски спросил человек, кивнув в сторону, откуда они возвращались.

— Что «как»? — недружелюбно проговорил Василий.

— Утешают, значит?

— Правду говорят: ранен…

— Так… Так… Был, значит, ранен, а в текущую минуту?.. Грандиозные потрясения предвидятся. И сомкнется небо с землей, и не останется камня на камне.

— Ты о чем это? — Василий подозрительно взглянул на незнакомца.

Тот пропустил вопрос мимо ушей. Как ловко он сделал это: не слышит, и все!

— Ты это о чем?! — вскричал Василий, подскочив к нему.

Словно ничего не заметив, незнакомец добродушно протянул кисет с табаком:

— Угощайтесь!

Да, этот мужик и впрямь удивительно ловко умел делать вид, что не слышит того, чего не хочет слышать, и не замечает того, чего не хочет замечать.

— Благодарствуем, — ответил Петр.

— Зря… Зря… — незнакомец встряхнул кисетом. В коробке отчетливо загремели спички.

Василий и Петр обменялись быстрыми взглядами. А мужик, не придав никакого значения тому, что выдал себя, развязал кисет, достал коробок и протянул его Василию, в котором безошибочно признал старшого:

— Возьмите сернички, граждане, а то в темноте невзначай перекусаете друг друга… В своей бывшей Совдепии…

Больше всего возмущал тон: спокойный, даже как будто благожелательный.

Василий, у которого перекосилось от ненависти лицо, рванулся к круглолицему. Петр подскочил, изо всей силы охватил товарища руками.

— Голова… — небрежно похвалил Петра круглолицый и не спеша пошел прочь, пряча спички в кисет.

— Пусти! Пусти! — требовал Василий и кричал, не помня себя: — Ты — пособник!.. Пособник этой сволочи! Пусти!

— Опомнись… — увещевал Петр. — Опомнись, Василий!.. Такие не выходят на дорогу одни…

Когда Василий затих, Петр разжал руки, освободил его. Председатель присел на обочину и, обмякший, уронив голову, стыдясь вспышки минутной ярости, помутившей разум, задумался.

Алена не знала, как поступить: сделать вид, будто ничего особенного не произошло? Подойти к Василию? Но решила чувств не проявлять.

— Почуяли! Ладно… — поднимая голову, твердо проговорил Василий. — Одни не возьмем — партией возьмем! — И уже стал отдавать распоряжения: — На почту ездить каждый день… Алене… Собираться в волисполкоме и читать сообщения… Всех активистов вооружить, каждому быть в полной боевой готовности… Поехали!

Сели, Алена дернула вожжи, телега тронулась.

В эту ночь председатель долго не мог заснуть. Все его существо противилось, восставало, не хотело принимать тревожной вести.

Но ведь все это было на самом деле: почта, полная народа, прерывистый и тревожный стук телеграфного ключа, строгий голос Ивана Тимофеевича, читающего с ленты. И в конце сообщения фамилия: Свердлов…

Нет, в реальности того, что видел и слышал, не усомнишься. Тогда Василий стал отгонять от себя какие-либо сомнения: встанет! Поправится! Переборет! Не может, не может быть иначе! И когда все же страшная мысль тайком проползала в сознание, бывший солдат набрасывался на нее, как на самого опасного врага. Вон! Вон! Вон!

«Не может быть!»