Трудный день

Мистер Герберт Джордж Уэллс, пожилой, небольшого роста, с коротковатыми руками и ногами, маленькой для его фигуры головой, отлично выбритый и свежий, вышел из подъезда дома № 17 по Софийской набережной. Его сопровождали немолодая переводчица в шляпке и матрос. Это был полномочный представитель революционного российского флота, и таковым он и чувствовал себя, охраняя именитого гостя Советского правительства от покушений контрреволюции и различных подонков бывшей империи. Крупный, широкоплечий, он ходил, как бы не обращая внимания на Уэллса, смотря куда-то поверх голов, но видел при этом не только своего подопечного, но и все вокруг.

Герберт Уэллс уже побывал в Петрограде, изучил его, теперь он будет знакомиться с жизнью Москвы.

На улицах было малолюдно. На той стороне реки, на холме, высился Кремль, уже сколько веков символизирующий Россию. И сейчас, запущенный, пострадавший от артиллерийского обстрела, он был все же выразителен и впечатляющ.

Это, конечно, Азия, славянство, все эти купола, кресты и башенки, но если и Азия и славянство, то величественные, покоряющие своей особой красотой и силой.

— Итак? — произнес Уэллс, обращаясь к переводчице.

— До встречи с Лениным у нас осталось пятьдесят две минуты, мистер Уэллс.

— Превосходно.

Гость и сопровождающие его отправились побродить по улицам столицы. Уэллс уже видел разруху во всей ее катастрофичности. Это был результат действия многих и многих факторов, о которых он прекрасно знал. Никто не ставил сознательной целью довести железные дороги до такого состояния, что поезда ползли по ним с допотопной скоростью, никто не ставил целью разрушить мостовые до такой степени, что автомобиль подпрыгивал на ухабах, и пассажиры больно стукались головами о верх кузова. Так получилось…

Но вот вывески! Это было поразительно!

Многие из них согнуты, поломаны, скручены. Сорванные болтались на одном, двух крюках, тихо поскрипывая на осеннем ветру. Это была направленная, не хочется говорить — сознательная работа. Сколько нужно было силы, неистовства, тупой злобы! Для того чтобы изуродовать вывески, нужно было раздобыть лестницу, топор или молоток и крошить, крошить, крошить!

— В чем дело? — спросил Уэллс переводчицу, указав на исковерканную вывеску аптеки.

— Безобразие, мистер Уэллс, — ответила переводчица, стыдясь за своих соотечественников. — К сожалению, мистер Уэллс, наследие царизма…

— Вы думаете? — с иронией спросил Уэллс. — Пожалуй, не так. Это — выражение ненависти к царизму. Заметьте: сшибали те вывески, на которых изображен царский герб.

Уэллс остановился напротив небольшой часовенки, куда ломился народ. У входа образовалась толчея, шныряли подозрительные личности, бойкие, пронырливые мальчишки, торговцы разной мелочью.

Переводчица и матрос тоже остановились.

Уэллс не спеша достал сигару и, откусив кончик, стал искать урну, но не нашел и вынужден был бросить его на мостовую.

Привычно сунув сигару в рот, Уэллс полез в карман за спичками. Но спичек не оказалось. Он похлопал по другим карманам и нетерпеливо перекатил сигару из одного угла рта в другой.

— У вас есть спички, товарищ Чекулин? — обратилась взволнованная переводчица к сопровождающему.

— Не предусмотрел, товарищ переводчик, — ответил он громко специально для Уэллса, как будто тот мог понять его, и, озабоченный, тихо добавил: — Моего жалованья на них не хватит.

Переводчица встревоженно подняла брови, широко раскрыла глаза, как бы умоляя Чекулина думать, прежде чем говорить об этом в присутствии мистера Герберта Джорджа Уэллса.

— Я тихо. И он не понимает русского, — отозвался Чекулин.

Уэллс между тем подошел к замысловато одетому мальчишке, прохаживавшемуся у входа в часовенку, и ткнул пальцем в спичечный коробок.

— Что? — не понял сначала мальчишка и потом утвердительно закивал головой: — Продаю… Продаю…

Уэллс достал бумажник и, вынув купюру, спрятал его обратно.

— Э-э, нет, брат! — сказал мальчишка и даже отвернулся от несолидного покупателя.

Мистер Уэллс снова достал бумажник и извлек еще одну купюру. Но мальчишка лишь ухмыльнулся. Тогда именитый писатель вынул пачку денег, небрежно пихнул их в карман своего строгого темного пальто и, доставая по одной бумажке, наконец добился того, что мальчишка передал ему спички. Из грязных и запущенных рук они перешли в чистые и холеные.

Уэллс с интересом осмотрел коробок и чиркнул спичкой. Она не зажглась. Уэллс взял другую — безрезультатно…

Не на шутку обеспокоенный Чекулин останавливал прохожих и спрашивал, нет ли спичек. Но спичек ни у кого не оказывалось, а предложить гостю прикурить от какой-нибудь чадящей самокрутки было, пожалуй, не совсем удобно, да и курящие как назло не попадались.

Между тем Герберт Уэллс упорно продолжал чиркать спичками. Но и третья, и четвертая, и пятая не зажигались.

Переводчица не спускала глаз с коробка…

Уэллсу наконец стало все понятно, и он, вздохнув, посмотрел в сторону, где только что стоял мальчишка. Конечно, его там уже не было.

Уэллс грустно улыбнулся и пробормотал про себя что-то неразборчивое.