Трудный переход

Наконец-то она решилась! Путём долгих размышлений Палага пришла к выводу, что если сам Демьян ничего не говорит о Маланье, то ему и сказать нечего. Может быть, на самом-то деле ничего не было и нет у него с Маланьей, а она напустила на себя страхов! И всё же ей было по-настоящему страшно. Спросив, она почувствовала себя так, как будто её окунули с головой в кипящую смолу. Уши её горели, грудь вздымалась. А Демьян лишь сильнее сжал её пальцы и поднял на неё свои открытые и ясные глаза.

— Маланья-то, паря, жива… — Он опустил голову.

Палага замерла. Вот из кипящей смолы её вытащили и сразу бросили в ледяную воду! Она вся похолодела.

— Жива Маланья, — повторил Демьян, — да только не вышла у нас с нею любовь…

Демьян сказал это как бы через силу и сидел молча, с опущенной головой. Кто знает, какие мысли волновали его в эту минуту! Палага перевела дыхание. А он, словно справившись с собою, заговорил:

— Это, паря, была девка-краля. Песенница! — Глаза Демьяна зажглись ярким светом воспоминания. — Мы с нею сызмалу вместе. Мой отец и её отец были вечные батраки. В соседях жили. Помню, я её один раз от бодучего быка уберёг. Бегали мы на лужке около ихней избы. Лето было. Глядим вечером — стадо идёт. А впереди, паря, здоровущий бы-чище. Мы на лужке-то играли. Там лужок был хороший, трава мягкая. Мы нарвём-нарвём травы, кучки из неё наделаем. Это у нас копны. Потом из этих копён стог мечем.

Как мужики сено косят, так мы в это и играли. На Маланьке было платьишко розовое. Вот бык-то и сдурел, как его увидел. От стада на нас кинулся. Подбежал, копытами землю отрывает, рога книзу уставил, ревёт… Маланька-то за меня держится. Я её загораживаю. На мне картузишко был какой-то, я возьми да и кинь его в быка. Эх, как подденет он этот картузишко рогом! Да потом как начнёт ногами топтать, а мы убежали! Ух, и страшно же было! Даже и теперь вспомнить мне про это — один ужас…

Демьян, по своему обыкновению, замолчал, как бы прерывая этим свой рассказ. Но Палага знала, что он теперь уж, если начал, не остановится на полуслове. Она ему верила. И её страшило, что душою Демьян тянется, может быть, прочь отсюда. И она завидовала той далёкой девчонке Маланьке, которая была подружкой Демьяна в его детские годы. Да и не только, как видно, в детские…

— Бык этот был чистая беда, — продолжал Демьян после некоторого молчания. — Мы в другой раз этого же быка напугать хотели. Ребятишки… — Демьян усмехнулся. — Только это уж не летом, а осенью было, — отвлёкся он в сторону. — У нас осенью, как хлеб уберут, скот выгоняют в поле, за поскотину. Пока первый снег не упадёт, он там и пасётся. Вот мы и пасли коров, овец. Несколько нас было, гавриков. Видим, этот же бодучий бык с коровами ходит. А я был на него злой за Маланьку. Скинул с себя шубёнку — у меня шубёнка была, — выворотил её шерстью наружу, опять надел, встал на четвереньки — и к стаду. Будто я волк! Умишка-то у меня тогда совсем не было! — Демьян покачал головой. — Вот этот бык не только что сам испугался, а за мной бросился. Я от него, он за мной. Хорошо, что остожье недалеко было загороженное. Там чья-то хлебная кладь стояла, я в это остожье! Тем и спасся. Так бык-то аж это остожье раскидывать рогами начал, вот до чего остервенел!

— Ну, тогда мне здорово от тятьки попало. Ребятишки сказали ему, как я быка-то дразнил. А отец Маланькин моему отцу говорит: "Зачем ты Демку наказываешь, он вон как за мою девчонку заступается!" Стали над нами смеяться. "Жених да невеста", — про нас говорят. А мы ничего, играем… И так мы возрастали сколько годов, я уже не знаю, а только выросла Маланька, и стыдно мне стало с нею играть…

Демьян опять замолчал. Палага сидела рядом с ним неподвижно. Она слушала, боясь пропустить хотя бы одно слово. Руки их уже не были вместе. Рассказывая, Демьян поглаживал иногда её руки, а Палага молча смотрела на него.