Трудный переход

Потом Анна Сергеевна достала карту и попросила Андреева показать то место, где похоронен ее брат. Трудную задачу она задала Григорию. В тот год карты у отряда не было, шли с проводником, да еще у капитана была немецкая листовка, на обороте которой была схема местности. Немцы нарисовали два неровных круга: один — красный, жиденький и маленький, это, мол, окруженные русские войска, и другой — жирный черный, это, мол, доблестная немецкая армия сжимает смертельным объятием противника. Эта схема сослужила Анжерову добрую службу — заменила ему карту. Как трудно ни было, но Андреев все-таки определил на карте Анны Сергеевны место захоронения капитана. Вспомнил, где шли, какие крупные населенные пункты обходили, вспомнил канал, который форсировали.

Андреев описал место, где должна быть могила.

— Мы скоро там будем, — сказала Анна Сергеевна, — и я постараюсь ее найти. Если все будет хорошо, то надеюсь на вашу помощь.

— Всегда готов.

— А где второй, ваш товарищ?

Где Петро Игонин? Дорого бы Андреев дал, если бы кто сказал ему, где теперь его закадычный друг. В Брянске радистка Анюта вручила ему адрес Петра. Два или три письма получил от него. Петро еще лежал в госпитале после ранения. А выписался — и как в воду канул. Ни слова, ни полслова. Жив ли? Вообще, Петро не любитель писать письма, матери своей не писал, а кто для него сейчас Гришка Андреев? Тогда, в лесах, присвоили Игонину звание майора, а ныне, если жив, может, в полковниках ходит, а то и в генералах. А что? Нет, как-то не укладывается: Петька Игонин — и генерал?! Фантазия!

— Не знаю, — помолчав, ответил Григорий.

Возвращался в свою роту Андреев в глубоком раздумье. Действительно, скоро придем туда, где воевали в сорок первом. Поклонимся могилам павших однополчан и друзей — капитана Анжерова, Семена Тюрина. И скажем: «Вот мы и вернулись, дорогие друзья. Раньше не могли — тяжко было, но зато отомстили за вас сполна». И потом Григорий подумал о сестре комбата, об этой сухощавой стройной женщине с усталыми светлыми глазами. Надо же — нашла его в этом великом столпотворении войны! Песчинку в океане! Какое надо было иметь терпение, какую любовь к брату, чтобы напасть на след старшего сержанта Андреева! А ведь нашла! И неожиданно обожгла простая мысль: почему же не нашла Петра Игонина? Он же заметнее, все-таки старший командир. Неужели?.. Нет, он не хотел об этом даже думать, не мог пропасть Петька Игонин, наперекор всем чертям он где-нибудь воюет. Не такой он человек, чтоб исчезнуть…

БОЙ У РЕКИ

В роте ждала Андреева новость, которой он сразу и не поверил: подорвался на мине лейтенант Васенев.

— Как подорвался? — выдохнул пораженный Андреев, готовый взять Трусова, сообщившего это, за грудки. — Ты в своем уме?

— Не до смерти, — поправился Трусов, обидевшийся на старшего сержанта за то, что тот ему не поверил. — На «пудреницу» наступил.

Это уже легче. Если бы подорвался на противотанковой, от лейтенанта не осталось бы и подметок сапог. А противопехотная мина — «пудреница» — до смерти не убивает, она калечит.

— И сильно его?

— Ступню раздробило. Правую.

Вот-вот, для того эта мина и предназначалась — калечить ноги. Кто подрывался на ней, оставался жив, но солдатом никогда уже быть не мог. А Васенев мечтал жизнь посвятить военной службе.

— Как его угораздило?

— Землянку проверял. Все проверил, ничего не нашел. Он же с миноискателем ходил. Метрах в пяти от землянки и наткнулся на «пудреницу». Под щепкой лежала. Как змея подколодная.

Васенев лежал в лесочке. Возле него хлопотал Гордей Фомич. Он только что привел двуколку и сейчас готовил на дне подстилку — рвал папоротник, приговаривая:

— Соорудим, мягко будет, товарищ командир, вот беда-то какая. И не расстраивайтесь, главное — живы, молодой еще — заживет.

Рядом с Васеневым сидел капитан Курнышев, пришибленный, скучный, обхватив колени руками и держа в зубах травинку. Странно было видеть ротного, всегда деятельного и бодрого, в такой отрешенной позе. Правая нога у Васенева была завернута в плащ-палатку и походила на зеленый чурбан.

Андреев опустился на колени рядом с капитаном и обратил внимание на то, как заметно побледнел Васенев. Веки у него прикрыты, но все равно не могли сдержать слез. Они выкатывались светлыми капельками, скапливались в глазницах и, переполнив их, падали к вискам.

— Хватит слез, лейтенант, — проговорил Курнышев, выплевывая травинку. — Будь солдатом. Прав Гордеев — молодой еще, заживет. Ногу тебе подлатают, ступню сделают искусственную, и будешь ты еще спринтером.

— Я не потому плачу, — сказал Васенев, не открывая глаз. — Я о другом…

— А больше тебе не о чем печалиться.

— А помните, в прошлом году подорвался Женя Афанасьев?

— Ну и что?

— Так я ж на него тогда рапорт написал.

— Эк о чем вспомнил! — рассердился капитан. — Выбрось это из головы!