Трудный поединок

Орджоникидзе был одним из любимых вождей. Первые советские тракторы, первые самолеты, первые автомобили – все это неизменно связывалось с его именем. И на фотографиях в газетах и журналах Серго всегда был изображен куда-то спешащим, в окружении людей, на фоне строек и цехов. В своем неизменном кителе или длинном пальто, похожем на шинель, в полувоенной фуражке. Всегда спокойный, чуть улыбающийся. Трудно было поверить, что этого человека больше нет.

Рабочий день начался в скорбной тишине. Люди, казалось, старались ходить тише, говорили вполголоса. И все сходились на одном: слишком ранняя смерть. Ему бы еще жить да жить. Не уберегся, всего себя отдал Родине. Но как бы ни давило горе, надо было работать. И Гольст отправился на Кропоткинскую продолжать обыск на квартире Дунайского.

Но закончил он его только на следующий день. Эти два дня начальство не беспокоило Георгия Робертовича. Не звонил и Шейнин. Возможно, это было связано с кончиной Орджоникидзе: везде проходили траурные митинги и собрания.

Зато ночью на квартире Гольста опять раздался звонок. На этот раз звонил мужчина. Он передал Георгию Робертовичу привет от Амировой. А на вопрос Гольста, почему та сама не подошла к телефону, объяснил, что якобы у Нины болит голова.

Предупрежденные работники телефонной станции сообщили Георгию Робертовичу, что незнакомец звонил из телефона-автомата.

Забегая вперед, следует сказать, что анонимные звонки продолжались и дальше. Каждую ночь. Соседи уже собрались жаловаться на Гольста. Георгий Робертович обратился за советом и помощью к прокурору города. При его содействии в квартире сменили номер телефона. И только таким способом удалось прекратить ночные пытки…

К моменту окончания обыска у Дунайского Гольст получил заключение повторной судебно-медицинской экспертизы. Ее проводила комиссия из авторитетнейших специалистов, в том числе В. И. Прозоровского – главного судебно-медицинского эксперта Наркомата здравоохранения СССР. Выводы комиссии полностью совпали с выводами Петра Сергеевича Семеновского: части принадлежат одному женскому трупу. И снова эксперты утверждали, что расчленение проведено человеком, знакомым с техникой анатомических вскрытий.

А вот результаты исследований бурых пятен, найденных в комнате Дунайского, задерживались: профессор, занимающийся ими, заболел.

Гольст решил встретиться с обвиняемым. Допрос происходил в следственной камере Таганской тюрьмы.

Дунайский держался отчужденно. Угрюмый, тяжелый взгляд, чуть сквозившая на губах иезуитская улыбка…

– Ну, что же, Валериан Ипатьевич,– сказал Гольст,– в последнюю нашу встречу вы заявили, что не согласны с выводами Петра Сергеевича Семеновского…

– Я могу повторить это и теперь. И не только вам, но и ему самому.

– А что именно?

Дунайский, смерив следователя взглядом, словно решая, стоит с ним говорить или нет, сурово произнес:

– Притянуто за уши… Части от разных трупов… Дайте мне возможность встретиться с Петром Сергеевичем, и я докажу это.

– Ну, Семеновскому вы не верите… Тогда прошу ознакомиться вот с этим.– И Георгий Робертович дал обвиняемому заключение авторитетной комиссии, проведшей повторную экспертизу.

Дунайский читал медленно, обстоятельно. И молча вернул Гольсту. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Что скажете? – подождав некоторое время, спросил следователь.

– Ворон ворону глаз не выклюет,– усмехнулся допрашиваемый.

Гольст поразился его хладнокровию. Что это – уверенность в правоте или тщательно обдуманная линия поведения?

– Вы отрицаете выводы и второй экспертизы? – обратился он к Дунайскому, стараясь держаться как можно корректнее.

– Так оно же почти слово в слово повторяет первое. Значит, отрицаю. Подтасовано.

– Простите, Валериан Ипатьевич. Выходит, что вы ставите под сомнение честность своих коллег. Некрасиво. Я бы даже сказал, неэтично…

Дунайский пожал плечами:

– Может быть, они заблуждаются…

Наверное, он понял, что переборщил.

– Но ведь не могут же все заблуждаться одинаково…

– А почему бы и нет?

– Вы же сами обратили внимание – почти слово в слово!

– Повторяю: я остаюсь при своем мнении,– ушел от прямого ответа Дунайский.

– Вы будете отрицать и то, что это труп вашей жены?

– Не вижу этому веских подтверждений.

– Вам показать еще раз протокол опознания, проведенного Тамарой Кулагиной?

– Не надо. Помню. Очень сомнительно. Очень,– повторил обвиняемый с нажимом.

– Хорошо… Напомню вам, что девятнадцатого июня прошлого года ваша жена сдала в пошив платье. Так?

– Платье?– переспросил Дунайский, настораживаясь.

– В артель Мосшвейсоюза. Помните?

– Да-да, припоминаю…

– Должны. Вы ведь забрали его сами.– Гольст сделал паузу, следя за реакцией Дунайского. Тот, кажется, несколько смутился.– Хотя мне не совсем понятно: у вас горе, три дня, как ушла жена, а вы думаете о каком-то платье.

– Я надеялся, что она скоро вернется. Хотел сделать ей приятное,– пробормотал Дунайский.– И пропасть могло, раз заказчик не является… Ну, и как память…

– Что-то я этой памяти, то есть платья, дома у вас не обнаружил,– заметил Гольст.

Дунайский молчал.