Трудный поединок

«Ищет, что ответить,– подумал следователь.– Ну-ка, попробуем нажать».

– Кстати, где оно? – продолжал Георгий Робертович.

– Не помню,– коротко ответил Дунайский.

– Вы же говорите – на память,– усмехнулся следователь.– Ладно, я вот к чему. Когда принимали заказ, сняли мерку. Вот, пожалуйста.– Гольст положил перед Дунайским запись закройщика.– А вот обмер частей трупа.– Следователь положил рядом акт осмотра трупа, где были подчеркнуты объем бюста, бедер и талии.– Как видите, полное совпадение.

– Случайность. Сколько женщин с одинаковым бюстом и бедрами…

– Хорошо. А размер головы? Нина носила, насколько вам известно, шляпки пятьдесят четвертого размера. Размер головы трупа тоже пятьдесят четвертый… И еще. В свертке, найденном возле Болшевской коммуны, часть трупа была завернута в простыню. А в уголке на ней – буковка «Н»… В шкафу у вас найдено еще три таких же простыни с буквой «Н»… Прошу ознакомиться с заключением экспертизы, которая утверждает, что буквы вышиты одними и теми же нитками…

– Не надо! – не выдержал Дунайский.– Не надо! – выкрикнул он, задыхаясь.– Допустим, это труп Нины. Я повторяю – допустим… Но при чем здесь я? Что вы меня терзаете? Меня, человека, и так уже истерзанного горем! Что вы пытаетесь доказать мне?

– То, что убийство жены – дело ваших рук,– спокойно сказал Гольст.

– Доказательства! – крикнул Дунайский.– Прошу выложить мне неопровержимые доказательства! – Он снова, как и тогда в кабинете следователя, весь побагровел, слова вылетали изо рта вместе со слюной.

– Ваш профессиональный опыт… Труп расчленен патологоанатомом, как утверждают эксперты.

Георгий Робертович вдруг почувствовал, что одного этого недостаточно. И пожалел, что у него нет на руках заключения об исследовании пятен в комнате Дунайского.

– Но почему именно я? Почему! В Москве вон сколько патологоанатомов! Сотни! А разве обязательно патологоанатомом? Хирург тоже мог… Взять хотя бы того же Борина…

Борин оставался пока не до конца проверен. И поэтому Гольст решил эту линию сейчас не трогать, а пойти по другому пути. По тому, что он знал наверняка.

– Валериан Ипатьевич,– спросил следователь,– а для чего вы полы покрасили? И сменили обивку на креслах и кушетке?

Дунайский внимательно посмотрел на Гольста и неожиданно спокойно произнес:

– Странные вопросы вас интересуют, гражданин следователь… Полы, обивка… Может быть, вам еще объяснить, почему я ем сосиски, а сардельки терпеть не могу? – Он покачал головой и ехидно усмехнулся.– Несерьезно. Право же! Как в детском саду. Ну поймите вы, зачем мне убивать свою жену? Зачем, я вас спрашиваю? Да если бы она не устраивала меня совсем, дал бы ей развод. Иди куда хочешь… И помог бы устроиться, честное слово. Я же вам говорил: страдал, но терпел ее измены. И дальше бы терпел. В конце концов каждому надо перебеситься. Я ведь взрослый человек, умудренный опытом. И потом, не забывайте, я судебный врач. Судебный! И знаю, что подобное преступление рано или поздно раскроют… Так неужели же я сам полез бы в петлю? Подумайте… Вот вы решились бы когда-нибудь на преступление?

«Ишь ты, вон куда гнет,– усмехнулся про себя Гольст.– Логикой пытается…»

Хотя, честно говоря, мотивы убийства для Георгия Робертовича оставались пока загадкой.

Он думал об этом, когда возвращался из Таганской тюрьмы к себе на работу. У следователя даже мелькнула мысль: а не душевнобольной ли Дунайский?

Из бесед с сестрой убитой Тамарой Кулагиной и с соседями по квартире выходило, что жили супруги более или менее нормально, не считая отдельных ссор. Дунайский, судя по всему, был скуповат, ревнив, хотя оснований для ревности у него, кажется, не было.

Ревность… Очень часто она и не требует видимых причин. Это своего рода мания. Но настолько ли сильно владело Дунайским это чувство, чтобы решиться на убийство?

По опыту Гольст знал: часто убийцы на почве ревности (они, как правило, совершают убийство в состоянии аффекта) признаются в содеянном. Приходят с повинной. Так велико бывает их раскаяние. Дунайский отлично знал, что в подобных ситуациях наказание куда менее сурово, чем, например, за убийство из корыстных побуждений.

Нет, случай с Амировой не походил на убийство из ревности. Здесь что-то другое.

А если Дунайский все-таки ненормальный? Значит, надо направлять его в Институт судебной психиатрии имени Сербского? Делать это Гольсту пока не хотелось. Могло затянуть следствие.

И еще одна мысль не давала покоя Георгию Робертовичу: Дунайский утверждал, что Нина при «побеге» забрала из дому значительную сумму в деньгах и облигациях.

А что, если у них вспыхнула крупная ссора из-за денег? И Дунайский, который, по утверждению Жариковой и Кулагиной, дрожал над каждой копейкой, потерял самообладание и убил жену в припадке злобы?

«Кстати, надо сделать запрос в управление Гоструд-сберкасс,– подумал Гольст.– Имеются ли у Дунайского сбережения? Странно, почему у него дома лежали четыре тысячи рублей, как он утверждает? Теперь деньги держат на сберкнижке, во всяком случае те, что заработаны честно…»