При этом Пастернак ни секунды не играл в простого парня, прекрасно понимая тот высочайший личностный уровень, на котором он находился. По воспоминаниям Сильвии Гитович, Пастернак очень грубо, непечатно осадил Вертинского, когда тот попытался важно разглагольствовать в обществе поэтов.
Вертинского, понимаете?! Основоположника того жанра, в котором ныне работает Вероника Аркадьевна. Представляю, как бы он смотрел на теперешних бардов. А вот баб и слобожан вместе с тем не презирал.
Есть, конечно, иные поляны и иные холмы, где нынче можно попеть под гитарку. Слеты КСП проводятся и в лесах под Нью-Йорком, и в лесах под Торонто. Но это, знаете ли, ненадолго. Русский язык не живет без тех 86 % его носителей, которых так презирают иные надменные творцы. Он скукоживается, засыхает, отмирает. А ведь именно русский язык – истинный и незаменимый директор русского поэта.
От какого наследства они отказываются?
Все слышали о празднике Нептуна: кто впервые пересекает экватор на судне, того полагается обливать забортной водой. Достигнув экватора года, читающая публика попала под ушат бодрящей влаги от Дмитрия Быкова: прославленный поэт, прозаик и просветитель в одной из своих лекций обрушился с неожиданно резкими нападками на Иосифа Бродского.
Сама по себе атака на нобелевского лауреата, чей юбилей мы недавно отметили, – не повод клеймить Быкова как нового Герострата. Поэт – не икона. Всякий поэт уязвим. У Кушнера есть об этом стихотворение: «Конечно, Баратынский схематичен. Бесстильность Фета всякому видна» и так далее.
Есть свои недостатки и у Бродского. И если о немузыкальности, которую Быков ставит ему в упрек, могут поспорить стиховеды и музыковеды, то укорять Бродского в многословии значит ломиться в открытую дверь. В то же время некоторые быковские претензии совершенно умозрительны. «Бродский – это поэт отсутствующего метафизического усилия». Ну как это проверишь? Метафизика – дело темное.
Мне не хочется подробно разбирать эти нападки по существу; в конце концов, что под руку попалось, то и в дело пошло. Куда интереснее понять, откуда у Быкова появилось желание побольнее ударить Бродского и почему это произошло именно сейчас.
Дмитрий Быков уже третье десятилетие говорит и пишет о литературе, у него было время высказаться о любом интересующем его авторе. Порой он рисковал, выбирая себе героев; ну кто еще смог бы увлекательно рассказать, допустим, об Эдуарде Асадове?
Но тему Бродского Быков предпочитал обходить. Впрочем, в книге «Булат Окуджава» из серии ЖЗЛ есть главка, в которой эти два поэта сравниваются. Вот что мы в ней читаем:
«Куда ближе они, однако, не в поэтических, а в личных установках: отсутствие либеральных иллюзий или по крайней мере борьба с ними; подчеркнутое достоинство, осанка „власть имущих“; любовь к русской культуре…»
«Бродский и Окуджава демонстрируют обостренную, уязвленную независимость…»
«Именно поэты этого типа и класса – самоироничные романтики или сентименталисты романтического склада – особенно чувствительны к оскорблениям, глухоте, пренебрежению».
То есть в 2009 году, когда вышла книга, Бродский для Быкова был однозначно положительным персонажем и как поэт, и как личность. А вот что Быков говорит о нем в своей нынешней лекции:
«Бродский замечательный выразитель довольно гнусных чувств – зависти, ненависти, мстительности, принадлежности к какой-то большой корпорации, к народу… А с чувствами благородными у него не очень хорошо».
Чем объяснить этот разворот взгляда и тона? Вскрылись новые обстоятельства биографии поэта? Были опубликованы неизвестные ранее стихи? Ни то и ни другое.
В иудаизме есть экстремисты кашрута, считающие, что один лишь взгляд нееврея (скажем, из-за соседнего столика в ресторане) делает кошерное вино некошерным. Вот и с Бродским произошло примерно то же: его сглазили нехорошие люди.
Хватило книги Владимира Бондаренко «Бродский. Русский поэт» и пары юбилейных колонок в «лоялистской» газете «Известия», чтобы либеральная интеллигенция (а Быков в литературной части один из ее вождей) принялась вычеркивать Бродского из своего читательского меню.
Конечно, в русской литературе всегда были фигуры, от которых продвинутая публика воротила нос. Есенин, например. Там же запах, запах! «Пахнет рыхлыми драченами, у порога в бочке квас». Этот запах еще Баба-яга не любила.
Но чтобы вот так взять и отринуть Бродского, который, казалось, сидит у интеллигенции обеих столиц в самой сердцевине культурного кода? Это как самому себе аппендицит вырезать. А куда девать отскакивающие от зубов цитаты из «Писем римскому другу»? А «Рождественский романс», еще в юности наизусть заученный, прикажете теперь забыть? А «Я входил вместо дикого зверя в клетку» – что ж, не входил, получается?