Читаем Труды по античной истории полностью

В этой связи трудно согласиться с Г.И.Дизнером[175], который полагает, что Фукидид подчеркивает параллелизм между двумя этими ситуациями, чтобы указать на опасность, нависшую над Афинами. Так рассуждать Фукидид не мог уже потому, что относился к тираническим предчувствиям 415 года с явным неодобрением.

<p>§ 4. Предварительные выводы</p>

В рассказах о Килоне и тираноубийцах Фукидид в основе своего повествования следует Геродоту. Этим обусловливается то, что два эти рассказа носят черты исторической новеллы – жанра, восходящего к Геродоту, для Фукидида нехарактерного и встречающегося у него только в этих местах.

В рассмотренных нами частях сочинения Фукидида легко прослеживаются элементы различных жанров (генеалогии, параллельного жизнеописания, Дельфийского комментария к оракулу, документальной хроники, исторической новеллы и т. д.), и таким образом логическая непрерывность изложения, столь характерная для Фукидида, является внешней характеристикой его труда, обусловленной его литературной культурой, связанной с софистикой. Внутренняя структура произведения даже внутри отдельных его элементов далеко не однородна. Однако именно последнее позволяет реконструировать процесс работы Фукидида над его трудом и обнаружить те формы и прототипы, которым вольно или невольно он следовал, и таким образом приступить к установлению его конкретных источников.

С другой стороны, политический смысл того или иного экскурса не только раскрывает некоторые черты мировоззрения автора, но и дает возможность определить те интересы, которыми он руководствовался при написании того или иного пассажа, что опять-таки вносит существенные коррективы в процесс определения источников Фукидида, а также характера и степени их использования в его сочинении.

<p>Глава четвертая</p><p>Фукидид и его предшественники</p><p>§ 1. Отношение Фукидида к письменным источникам. Надписи</p>

Ф укидид никогда не указывает на свои источники и не сообщает, откуда заимствовано то или иное положение. Исключение составляют надписи, содержащиеся в экскурсе о Писистратидах. Здесь приводится текст надписи сына Гиппия Писистрата на жертвеннике Аполлона Пифийского и сообщается, что написанное «и теперь заметно и читается неясными знаками» (VI, 54, 7, то есть ἔτι καὶ νῦν δῆλόν ἐστιν ἀμυδροῖς γράμμασι λέγον), что говорит о том, что он сам достаточно внимательно обследовал жертвенник[176]. Тщательному анализу подвергнута Фукидидом так называемая стела о вредности тиранов, установленная на Акрополе (VI, 55, 1: ὡς ὅ τε βωμὸς σημαίνει καὶ ἡ στήλη περὶ τῆς τῶν τυράννων ἀδικίας ἡ ἐν τῆι Ἀθηναίων ἀκροπόλει σταθεῖσα), содержание которой излагается в экскурсе достаточно подробно. На этом источниковедческие пояснения Фукидида заканчиваются. Не затрагивая вопрос об эпиграфических источниках в «Истории Пелопоннесской войны», достаточно детально разработанный А.Кирхгоффом[177] и Г.Свободой[178], мы тем не менее отметим, что использование надписей в труде Фукидида было своего рода образцом для античной эпиграфики. Так, например, Демосфен при описании надписи на стеле в святилище Диониса в Лимнах замечает: καὶ αὕτη ἡ στήλη ἔτι καὶ νῦν ἕστηκεν ἀμυδροῖς γράμμασιν Ἀττικοῖς δηλοῦσα τὰ γεγραμμένα, то есть дает эпиграфический комментарий ([Dem.] In Neaeram, 76), почти слово в слово совпадающий с цитированным замечанием Фукидида (VI, 54, 7). Надписи, однако, сообщали исключительно документальный материал, который не занимает основной части в разбираемых нами экскурсах, поэтому главным звеном в определении источников остаются литературные памятники, что, правда, не вполне согласуется с тем утверждением, что не следует верить ни поэтам, ни «логографам»[179], так как первые всячески преувеличивали то, о чем они писали, а вторые создавали произведения, приятные для восприятия (I, 21, 1). Это положение, софистическая природа которого будет показана в ходе изложения[180], породило общепринятую точку зрения на характер отношения Фукидида к литературной традиции его времени, принятую большинством ученых XIX и начала XX века[181]. Вместе с тем Дионисию Галикарнасскому не потребовалось бы включать в свое сочинение о Фукидиде очерк о древних писателях, в котором он заявлял: «Прежде чем я начну рассматривать труд Фукидида, я хочу сказать несколько слов о других историках, его предшественниках и современниках, что прольет свет на особенности этого мужа» (Dion. Hal. De Thuc. 23). Таким образом, уже древним критикам Фукидида представлялось необходимым рассматривать его в сопоставлении с так называемыми логографами[182].

<p>§ 2. Эпические поэты</p>
Перейти на страницу:

Все книги серии Humanitas

Индивид и социум на средневековом Западе
Индивид и социум на средневековом Западе

Современные исследования по исторической антропологии и истории ментальностей, как правило, оставляют вне поля своего внимания человеческого индивида. В тех же случаях, когда историки обсуждают вопрос о личности в Средние века, их подход остается элитарным и эволюционистским: их интересуют исключительно выдающиеся деятели эпохи, и они рассматривают вопрос о том, как постепенно, по мере приближения к Новому времени, развиваются личность и индивидуализм. В противоположность этим взглядам автор придерживается убеждения, что человеческая личность существовала на протяжении всего Средневековья, обладая, однако, специфическими чертами, которые глубоко отличали ее от личности эпохи Возрождения. Не ограничиваясь характеристикой таких индивидов, как Абеляр, Гвибер Ножанский, Данте или Петрарка, автор стремится выявить черты личностного самосознания, симптомы которых удается обнаружить во всей толще общества. «Архаический индивидуализм» – неотъемлемая черта членов германо-скандинавского социума языческой поры. Утверждение сословно-корпоративного начала в христианскую эпоху и учение о гордыне как самом тяжком из грехов налагали ограничения на проявления индивидуальности. Таким образом, невозможно выстроить картину плавного прогресса личности в изучаемую эпоху.По убеждению автора, именно проблема личности вырисовывается ныне в качестве центральной задачи исторической антропологии.

Арон Яковлевич Гуревич

Культурология
Гуманитарное знание и вызовы времени
Гуманитарное знание и вызовы времени

Проблема гуманитарного знания – в центре внимания конференции, проходившей в ноябре 2013 года в рамках Юбилейной выставки ИНИОН РАН.В данном издании рассматривается комплекс проблем, представленных в докладах отечественных и зарубежных ученых: роль гуманитарного знания в современном мире, специфика гуманитарного знания, миссия и стратегия современной философии, теория и методология когнитивной истории, философский универсализм и многообразие культурных миров, многообразие методов исследования и познания мира человека, миф и реальность русской культуры, проблемы российской интеллигенции. В ходе конференции были намечены основные направления развития гуманитарного знания в современных условиях.

Валерий Ильич Мильдон , Галина Ивановна Зверева , Лев Владимирович Скворцов , Татьяна Николаевна Красавченко , Эльвира Маратовна Спирова

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

10 мифов о 1941 годе
10 мифов о 1941 годе

Трагедия 1941 года стала главным козырем «либеральных» ревизионистов, профессиональных обличителей и осквернителей советского прошлого, которые ради достижения своих целей не брезгуют ничем — ни подтасовками, ни передергиванием фактов, ни прямой ложью: в их «сенсационных» сочинениях события сознательно искажаются, потери завышаются многократно, слухи и сплетни выдаются за истину в последней инстанции, антисоветские мифы плодятся, как навозные мухи в выгребной яме…Эта книга — лучшее противоядие от «либеральной» лжи. Ведущий отечественный историк, автор бестселлеров «Берия — лучший менеджер XX века» и «Зачем убили Сталина?», не только опровергает самые злобные и бесстыжие антисоветские мифы, не только выводит на чистую воду кликуш и клеветников, но и предлагает собственную убедительную версию причин и обстоятельств трагедии 1941 года.

Сергей Кремлёв

Публицистика / История / Образование и наука
Психология войны в XX веке. Исторический опыт России
Психология войны в XX веке. Исторический опыт России

В своей истории Россия пережила немало вооруженных конфликтов, но именно в ХХ столетии возникает массовый социально-психологический феномен «человека воюющего». О том, как это явление отразилось в народном сознании и повлияло на судьбу нескольких поколений наших соотечественников, рассказывает эта книга. Главная ее тема — человек в экстремальных условиях войны, его мысли, чувства, поведение. Психология боя и солдатский фатализм; героический порыв и паника; особенности фронтового быта; взаимоотношения рядового и офицерского состава; взаимодействие и соперничество родов войск; роль идеологии и пропаганды; символы и мифы войны; солдатские суеверия; формирование и эволюция образа врага; феномен участия женщин в боевых действиях, — вот далеко не полный перечень проблем, которые впервые в исторической литературе раскрываются на примере всех внешних войн нашей страны в ХХ веке — от русско-японской до Афганской.Книга основана на редких архивных документах, письмах, дневниках, воспоминаниях участников войн и материалах «устной истории». Она будет интересна не только специалистам, но и всем, кому небезразлична история Отечества.* * *Книга содержит таблицы. Рекомендуется использовать читалки, поддерживающие их отображение: CoolReader 2 и 3, AlReader.

Елена Спартаковна Сенявская

Военная история / История / Образование и наука
1993. Расстрел «Белого дома»
1993. Расстрел «Белого дома»

Исполнилось 15 лет одной из самых страшных трагедий в новейшей истории России. 15 лет назад был расстрелян «Белый дом»…За минувшие годы о кровавом октябре 1993-го написаны целые библиотеки. Жаркие споры об истоках и причинах трагедии не стихают до сих пор. До сих пор сводят счеты люди, стоявшие по разные стороны баррикад, — те, кто защищал «Белый дом», и те, кто его расстреливал. Вспоминают, проклинают, оправдываются, лукавят, говорят об одном, намеренно умалчивают о другом… В этой разноголосице взаимоисключающих оценок и мнений тонут главные вопросы: на чьей стороне была тогда правда? кто поставил Россию на грань новой гражданской войны? считать ли октябрьские события «коммуно-фашистским мятежом», стихийным народным восстанием или заранее спланированной провокацией? можно ли было избежать кровопролития?Эта книга — ПЕРВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ трагедии 1993 года. Изучив все доступные материалы, перепроверив показания участников и очевидцев, автор не только подробно, по часам и минутам, восстанавливает ход событий, но и дает глубокий анализ причин трагедии, вскрывает тайные пружины роковых решений и приходит к сенсационным выводам…

Александр Владимирович Островский

Публицистика / История / Образование и наука