Trust me (СИ)

— Ну и поросенок же ты, Томми, — Ньют оттолкнул ногой впившиеся пряжкой ремня в пятку джинсы. В комнату перед душем он, как оказалось, все-таки не заходил. — Убрался бы хоть.

Томас на его замечание буркнул равнодушное «потом», буквально выдул его с присвистом в лицо Ньюту, который обхватил брюнета за шею руками и от зубов которого губы начало саднить. Ньют мягко, совсем как антропоморфный кот из какого-нибудь мультфильма, рассмеялся.

Последний поворот напоминавшего единый организм переплетения тел и рук. Ньют, ойкнув, рухнул на кровать, двигаясь к изголовью и зарываясь в подушках, не то смущаясь, не то будучи не в силах больше терпеть. Томас, бросив рядом баночку с лубрикантом и презерватив и наскоро стянув футболку, уже совсем мокрую из-за Ньюта, свесился над ним, утыкаясь лбом блондину в лоб.

— Ты хоть знаешь, что с этим делать? — Ньют указал большим пальцем на баночку с полупрозрачной массой. Сомневался немного.

— Ну… — это неуверенное «ну…» мгновенно отразилось у Ньюта на лице: он нахмурил брови и прижал указательный палец к подбородку Томаса, не давая тому больше себя целовать и ожидая ответа. — Я читал. Много. Смотрел, — Томас отстранился и сел, склонив голову набок и опустив взгляд, которому некуда было деваться от смущения. — Чуть-чуть.

— Скажу, что я относительно спокоен, — Ньют улыбнулся как можно более ободрительно, вскочил, ухватил обеими руками Томаса за плечи и повалил на себя, целуя снова. Томас чувствовал тепло его тела на своем, заметно похолодевшем, застывшем, как чертова статуя. Тепло это грело лучше всякого солнца, впитывалось кожей и собиралось узлом в животе, оседая вниз.

Томас развязал полотенце на Ньюте. Почувствовал прикосновение горячего, твердого от возбуждения члена к коже и поежился. Ньют его едва заметное замешательство подхватил сразу и встретил очередной улыбкой. Он отстранился на секунду, не сводя взгляда с глаз Томаса и не прекращая прикусывать чертову нижнюю губу и выглядя при этом слишком развратно, слишком бессознательно, словно опьяненный или под кайфом, но немного иначе. Развязал переплетенные в бантик шнурки у Томаса на шортах, оттянул слабую резинку и настойчиво дернул вниз. В конце снимал их уже пальцами на ногах, по-детски хихикая. Боксеры Томас стянул сам.

Он целовал Ньюта с той пылкостью, которая накапливалась в нем все это время. Целовал с неким трепетом, как нечто драгоценное, уберегаемое от него неизвестным невидимым существом и наконец предоставленное ему во владение с одним нерушимым условием — хранить его так же бережно и осторожно, как-то делалось прежде. И предоставь Томасу кто-нибудь шанс дать клятву такого рода, он сделал бы это без каких-либо препираний.

Томас целовал Ньюта в подбородок, шею, острые, нервно вздрагивающие плечи, все такую же мускулистую грудь, прикусывал нежную кожу и зализывал эти места, и темные отметины цепочкой следов проявлялись то тут, то там, цеплял языком соски и стискивал их губами, борясь с дрожью, что всякий раз пробивала тело, когда до ушей доносилось хриплое долгое «о-о-ох». Томас целовал Ньюта, осознавая, что вот оно, то самое, о чем красиво рассказывалось в книгах, о чем любили говорить люди, встретившие своих соулмейтов. И невольно Томас ловил себя на мысли, что рад совершенно не тому, что нашел наконец свою родственную душу, не тому, что мог быть с ней настолько близок, а что Ньют, тот Ньют, который не верил и все говорил, что оттолкнул бы любого, даже соулмейта, если бы не влюбился в него в ответ, сейчас с ним рядом, произносит, практически стонет, его, Томаса, имя, доверившись окончательно. Было в Ньюте что-то такое, что закрывало собой всю концепцию соулмейтов и оставляла лишь двух людей, которые все-таки влюбились друг в друга.

Когда Томас потянулся за смазкой, Ньют дернулся, останавливая его. Блондин согнул в локте руку с датой, до того ладонью вниз опустившуюся на простынь, обнажил свободный от татуировок прямоугольник на коже, в котором отпечатались цифры, такие же, как у Томаса. Брюнет облизнул покрывшиеся сухой коркой от волнения губы.

— Возьми меня за руку, — попросил Ньют почти шепотом, — пожалуйста.

И снова, во второй раз за день, Томас хотел завалить Ньюта однотипными вопросами. «А ты уверен?», «А ты готов?», «Может, не надо, а?». Он спрашивал у Ньюта это все молча, одними глазами, но не читал в карих радужках напротив ничего, кроме уверенного «Да. Да. Да», не терпящего никаких промедлений. Вдохнул как можно больше воздуха и шумно выдохнул, сжав губы в тонкую трубочку. Сердце колотилось даже сильнее, чем несколькими минутами ранее, когда он в предвкушении замирал в объятиях Ньюта с фотографией в руке.