— Хочешь, чтобы по любви, да? «В болезни и здравии, в горе и в радости…»?
— Иди нахрен, Минхо, — Ньют отвернулся, скрывая улыбку, так и норовившую расцвести на лице.
С переездом же к Томасу Ньют временить не стал. Ноябрь обещал быть загруженным донельзя. Последние недели курсов, последние зачеты, нескончаемая практика, получение липового сертификата, который можно было использовать, разве что, вместо подставки под горячее в обеденное время — все навалится разом и в огромных количествах, не оставляя места для житейских мелочей. В декабре из Англии прилетала мама, и более-менее уняться и успокоиться все должно было ближе к Рождеству. От всего этого у Ньюта постоянно болела голова, он слишком мало спал, озадаченный всем тем, что ему предстояло, бесконечно нервничал, злился, и переезд к Томасу стал некой отдушиной. Присутствие Томаса успокаивало, отрезвляло. И Ньют, казалось, не мог и мечтать о большем.
В один из дней, когда Ньют появился у Томаса на пороге с последними сумками, набитыми как попало всем, что можно было вынести и казалось Ньюту достаточно важным, он столкнулся в коридоре с женщиной, которую видел лишь дважды на одной и той же фотографии, стоявшей на полке. Ньют узнал ее сразу же, несмотря на то, что годы забрали многие признаки ее молодости. В частности по улыбке, которая отразилась у женщины на лице. Совсем как у Томаса, такая же яркая и обворожительная.
— О, ты, наверное, Ньют? Ну, что ты топчешься на входе, проходи-проходи! Я тебя, наверное, врасплох застала, но ничего, я так, на пару дней заглянула! — и она, беспечно махнув рукой, скрылась в ванной. За ней стелился приятный запах парфюма и выпечки. Ньют проводил ее удивленным взглядом, не замечая усталости и ноющей боли в руках, по-прежнему стискивавших неудобные матерчатые ручки сумок.
Ньют заглянул в кухню-гостиную, где Томас, закинув ноги на стул по правую сторону от себя, прожигал взглядом телевизор. Заметив Ньюта, брюнет подскочил, чуть было не смахнув со стола фужер с чем-то темно-красным — наверняка вином, — и кинулся помогать. Он выхватил одну сумку у Ньюта из рук и поволок в спальню, громко тараторя:
— Прости, что не сказал, мама совершенно внезапно приехала. Думал, что для тебя это приятным сюрпризом будет. Она на пару дней всего. Правда, потом снова приедет. На День Благодарения — обещала же. Не смогла совладать с любопытством. Ты, надеюсь, не злишься? — Томас поставил сумку на пол и обернулся. Ньют отрицательно помотал головой.
— Вовсе нет, — блондин пожал плечами, оглядывая комнату. За последние несколько дней она превратилась в настоящий склад разномастных коробок, пакетов, сумок. Ньют даже представить не мог, что вещей окажется настолько много, что перенести их одним разом не получится. И все то время, что он заполнял и без того не очень большую (а теперь и вовсе уменьшившуюся раза в два) квартиру Томаса своим добром, его не покидало странное, неописуемое чувство. Некое смятение, нерешительность — не слишком ли поспешили они с решениями? — и вместе с тем чудная, незнакомая радость. Словно он ждал этого с нетерпением не одно столетие и наконец-то получил желаемое.
— Так значит… — Маргарет (она не позволила Ньюту называть себя по фамилии) отпила из своего бокала, — твоя мама переезжает сюда в декабре? Как жаль, что я тому времени уже вернусь в Нью-Йорк. Но, надеюсь, мы сможем устроить какой-нибудь семейный ужин на Рождество. Что может быть лучше знакомства с новыми членами семьи в такой замечательный праздник, правда, Том?
— Хватит меня так называть, — проворчал Томас. Он налил вина и Ньюту, который поначалу отказывался, но под очень убедительным давлением мамы Томаса все же сдался. На один бокал.
— Да ладно тебе! Он, между прочим, — она обратилась к Ньюту, шутливо понизив голос до шепота, — стал канючить совсем недавно. В детстве он очень любил, когда я его так называла. Небось, — она улыбнулась и снова посмотрела на сына, — когда Ньют так тебя зовет, ты млеешь, да?
Томас откашлялся.
— Он зовет меня Томми, — выдал он, замечая краем глаза, как Ньют медленно сползает под стол, пряча лицо за бокалом и делая вид, что разглядывает в нем вино.
— Как это очаровательно! — воскликнула Маргарет, смахивая с лица темные, слегка волнистые волосы. — Нет, ну правда, очаровательно!