Алби принадлежал к числу людей, знавших, куда подевался Ньют. Он не называл блондина неблагодарным идиотом, нервно хихикал над чьими-то глупыми предположениями о суициде и лишь загадочно отмалчивался, когда кто-то непосвященный (если непосвященный изначально, значит, должен таковым и остаться) пытался расспросить у него про местоположение бывшего члена байкерского клуба. Он старался писать как можно чаще, однако его «как можно чаще» в конце концов сократилось до минимума по очевидной причине — еще в конце прошлого года он встретил своего соулмейта, наимилейшую девушку, вызывавшую активное кровоизлияние из носа у половины клуба одной только улыбкой. Она забрала Алби у целого мира и ни за что не собиралась отдавать, а Алби, судя по всему, нравилось чувствовать себя украденной и спрятанной в неведомых землях принцессой. О семейном положении Ньюта он во время редких переговоров дальновидно не спрашивал: знал, какую реакцию это может вызвать. Несколько лет дружбы и десятки стычек в первое время, переходивших в активный мордобой, научили его помалкивать. Но в этот раз он не удержался.
— Как на личном-то, мистер я-найду-кого-нибудь-сам? — шутливо болтал он, с кем-то попутно прощаясь и знакомо лязгая воротами.
Ньют хотел съязвить или уклониться от ответа, но сдержался.
— Более чем прекрасно, хочу сказать, но вдаваться в подробности не собираюсь, прости.
— Заметано, — Алби помолчал, решаясь. — Так ты все-таки встретил кого-то или у тебя и одного «все прекрасно»?
— Это уже подробности, — пробормотал Ньют. — Да, встретил. Больше ничего объяснять не буду. Я звоню вообще по другому поводу.
Томас уехал несколько минут назад, в очередной раз выслушав тираду от начальника. Минхо и не возвращался. Наверняка остался выпить чаю и остыть немного в офисе под кондиционером. Туда, вообще-то, не позволялось приводить посторонних и уж тем более поить чем-нибудь, но этим двоим почему-то не отказывали. Никогда. Альянс Минхо и Терезы доводил окружающих до писка. Обыкновенно подобную реакцию вызывают щенки или котята, но, видимо, из их парочки очарование фонтанировало розовыми струями и затопляло все вокруг. И Минхо к тому же умел подлизываться, как считал Ньют, если ему так было нужно.
Ньют расхаживал по мастерской, касаясь ладонью всего, что находилось в поле досягаемости. Тонкие дорожки, нарисованные пальцем, струились по покрышкам, так и не выброшенной порванной резине, капотам оставленных на ремонт авто, канистрам с бензином, уходили завитками на ворота, выделяли из пыли лица на фотографиях молодости Гилмора. Так Ньют пытался направить мысли в нужное русло, чтобы объяснить, что именно требуется от Алби. Приятель слушал его внимательно, настороженно, временами изрекая понимающее «угум», но воздерживаясь от всяких эмоциональных возгласов и комментариев. Чем больше Ньют говорил, тем сильнее напрягалось нутро. Он знал, что Алби не откажет, потому что никогда никому не отказывал, но все же ощущал себя крайне неуютно: не любил просить одолжения и вообще каким бы то ни было образом показывать, что не способен справиться самостоятельно. Своя уязвимость в некоторых случаях казалась слабостью, причем слабостью позорной, которую нужно прятать, запирать на все замки и никому не показывать.
Стоило Ньюту закончить, как Алби демонстративно откашлялся, снова выкрикивая нечто обрывистое невидимому человеку.
— Сделаем все, что в наших силах, — заверил он Ньюта, — своих не бросаем. И ты правильно решил устроить ей переезд к себе. Она дико переживала в первые месяцы после твоего отъезда, поверь, — в любой другой раз Ньют фыркнул бы скептично, но не сегодня, — сама не своя ходила. Я к ней частенько наведывался, когда еще… время имелось. Видок у нее в такой был, будто она тебя схоронила два дня назад. Я догадывался, что что-то у нее в последние дни неладно, но она ничего не рассказывала. Сразу ясно, в кого ты такая зараза.
— Пошел ты, — Ньют обернулся: на подъездную дорожку въехал Минхо, у которого изо всех окон, как обычно, орала музыка. — Не-не-не, это… друг с обеда вернулся. Как там остальные?