Царь Димитрий. Загадки и тайны Смутного времени

– Добро ли разместили литовских посылов? Корма вовремя доставлены? Довольны ли послы, нет ли жалоб каких?

– Всё, государь наш, справили. Жалоб от послов никаких нетути, – отвечал Власьев.

– Кто ж посольство возглавляет?

– То сам именитый канцлер Литовской Лев Иванов Сапега, – с поклоном отвечал судья.

– Како мыслиши, Афонасий, о чём литвины речь поведут, чего просить будут?

– Мыслю, государь, речь поведут о дружбе и мире. С Ям-Запольского перемирья уж девят на дцать лет минуло, а тое перемирье на десять лет подписано было. Да и последнему то десятилетнему перемирью с Литвою и с Польшей срок черес год подходит. А у тех – война со свеями. Опасаются ноне литвины угрозы с нашей стороны, не хотят на две стороны воевать, будут о мире просить.

– А ещё о чём послы бают? – спросил Годунов.

– Бают, государь, де побивают их свеи в Чудской земле. Бают, де недовольны оне государем своим Жигимонтом. Величают его «сыном свейским». Де на свою голову, по грехам своим на королевский стол его позвали. Он же со своими свеями переговоры не вёл, войну зачал и своих же свеев побить не может, – с охотой стал отвечать Власьев, да запнулся.

– Молви, молви Афонасий дале. Вижу, сказать, чего хочешь, – с лёгкой улыбкой обратился к главе Посольского приказа царь. – Мыслю, опасаешься и про мое царское избрание и призвание без умысла молвить?

– Да и не только сие беспокоит меня, государь наш, – с поклоном, пряча глаза, отвечал судья.

– Что ж ещё умолчал? Глаголь! – повелительно, но всё ещё с улыбкой велел царь.

– А исчо, государь, баял яз грешный со старым знакомцем своим литвином – Ёлкой Ржевским. Коли помятуешь, государь, не раз сей литвин в посольствах к нам бывал. Дак вот, поведал мне Ржевской, де у князя – у Адама Вишневецкого объявился под Киевом в вотчине ево некий расстрига – именем Отрепьев Гришка. И тот расстрига бает, де жив младший сын покойного царя Иоанна Василевича – царевич Димитрий Углицкий. Жив и в Литве ноне обретается, – переходя на шёпот, закончил Власьев.

Улыбка сошла с уст царя Бориса. Что-то словно стукнуло в сердце ему, бледность согнала румянец на лике. Годунов откинулся головой назад, сжимая дланями подлокотники царского престола. Глава Посольского приказа с ужасом воззрел на царя и опустил глаза долу.

– Ну вот, и дождались давних долгожданных вестей! – с трудом вымолвил Борис через несколько минут.

После продолжительного молчания, царь вновь обратил потускневший взор на Власьева и негромко молвил:

– Помни, Афонасий, мира литвинам и ляхам ни по каким видам не давати, переговоры вести о продлении перемирья.

– Долго ль новому перемирью быти, государь? – спросил судья.

– Двадцать лет, – отвечал Борис, отпуская посла мановением десницы.

* * *

В княжеских покоях в Брагине за широким столом сидят двое друг напротив друга. Теплятся лампады пред православными образами. На столе крынка с добрым старым вином и две чаши полны хмельного. Но ведущие беседу почти не пьют. У князя Адама тайный разговор с Расстригой.

– Како мыслиши о грядущем своем, государь мой, кажи менэ́? – сдвинув брови, серьёзно спрашивает Вишневецкий.

– Мыслю быти Великим князем Литовским, – немного подумав, отвечает молодой человек.

– Круль Жигимонт не позволит того ныне! – отрезвляя и наставляя Расстригу, бросает князь Адам.

– А что литовские князья, боярство и паны не вступятся за меня, не пойдут за мною? – спрашивает молодой человек.

– Пийдут, но ни супроти́в ляхов и круля. Потому путь твий веде тэ́бе на Москву – наставляет Вишневецкий.

– А и пойдет литовское панство за мною, обрету ли Москву? – с сомнением спрашивает собеседник.

– В ди́ле сем литовские князи́ и панство тэ́бе лишь едно – ошее рамено. Ни совладаты Русьской хоть и православной Литве и её паньству с Москвою и московитами. Сы́лою не совкупиты Киевску Русь с Московским Великим князеством. Сие вже ни едын и не два вику Литва свершить пидвызалась, но усё без успеху, – растолковывает князь Адам.

– Где ж та сила, что приведёт меня в Москву? – с некоторым разочарованием в голосе спрашивает Расстрига.

– Есть такова сы́ла! И тоя сы́ла – Православна Запорижска Сичь! Вона ж еси – десное твое рамено. Треба ихать тэ́бе, государь, в Сичь и подыматы козаков на Москву. Но поначалу тэ́бе к козакам в доверие нужно внидти, с козакамы своим стати, – уверенно и твёрдо вещает Вишневецкий.

– А что ж король Сигизмунд ляшский не воспрепятствует сему?

– Сие круль не возможет, та и не воспретит. Жигимонт о Москве свои задумки мáет. Вин тэ́бе и лядское паньство у помощь пошлёт.

– Ой, ли?! Зачем нужен я королю? – спрашивает Расстрига.

– Нужен! За сим тэ́бе втолкую. Тильки ты, сыне, с лядским паньством ни шибко якшайся. Латыняне суть! Коли будэши с лядскими панами едыну писню спиваты, не зразумиют и не приимут тя ни запорожцы, ни московиты…

* * *