Царь Голливуда

Он составил план действий на десять месяцев, и уже дошел до статьи "Аристотель", так что начал даже думать, что, хоть и приходится отвлекаться, но все же он реально может выполнить задуманное, как бы оно ни казалось невозможным. А отвлекаться приходилось, поскольку часто рядом могла сесть девушка, и тогда его сосредоточенности приходил конец; вместо того, чтобы прочесть тридцать тысяч слов, он настраивал себя на возможность проведения вечера с этой девушкой; он мог бесконечно перечитывать некую сентенцию, пока его мозг прокручивал разные варианты предполагаемого знакомства: как он обратится к ней, что скажет, одним словом, он переключался на ту область, которая была не меньшей частью самоусовершенствования, — область возвышенную и благородную. Воображаемые им события, исполненные таинственности, более способствовали озарению, нежели все эти энциклопедические знания; вот что стояло между ним и его тягой к просвещению. Он слишком часто уносился вдаль, подхваченный мощным потоком грез, и у него не было сил для противодействия. Вот и сейчас неподалеку расположилась пухленькая притягательная блондинка, листающая книгу с эскизами моделей одежды, в то время как глаза ее блуждали по залу, будто призывая кого-то прийти и прервать ее неопределенное состояние, тоже далеко не похожее на поглощенность поисками познаний. Александр был не единственным, кто приметил ее и принял сигналы ее взоров. Через стол сидел молодой человек, которого он и раньше встречал в библиотеке; у него были довольно длинные, соломенного цвета волосы, широкие ноздри и постоянно улыбающиеся серо-голубые глаза. Александр не мог точно определить, из какой именно страны он прибыл, но было в незнакомце что-то славянское. Он взглянул на девушку холодноватым, оценивающим взглядом, вроде бы искательным, но без малейшей тени неуверенности. Весь его облик был окрашен непринужденностью и какой-то — отнюдь не вызывающей — самоуверенностью, которой Александр так завидовал. Их глаза встретились, красноречиво говоря о том, что интересы их пересеклись, и молодой человек славянского типа поднял брови в любезно-состязательной вопросительности. Это была скорее уступка, похожая на то, как уступают в трамвае единственное свободное место. Александр отклонил предложение небольшим покачиванием головы, после чего молодой человек встал и подошел к девушке.

— Не слишком ли долго вы читаете эту книгу? — спросил он.

— Дело в том, что… Да, собственно, нет. Можете взять ее. Я только заглянула, но это совсем не то, что мне нужно.

Он взял книгу и посмотрел название. "История костюма".

— На какой предмет вы ее читаете?

— Просто интересуюсь. А вам она зачем?

— Мне она не нужна.

— Но вы же спросили…

— Нет, я не так спросил. Я хотел сказать этим, что вы устали. Я хотел спросить, куда вы пойдете, дочитав эту книгу?

— О, я поняла, — сказала она с внезапной холодностью.

— Хорошо, но какой еще повод мог я найти, чтобы подойти к вам и заговорить? Ну, что вы на это скажете?

Она пожала плечами, как бы говоря, что это ей совершенно безразлично.

— Послушайте, — сказал он, понижая голос почти до шепота. Вот вы читаете "Историю костюма", и вам она надоела. Уверяю вас, что мне почти так же, как вам ваша "История костюма", надоели "Schonsten Heiligenlegenden in Wort und Bild" [18].

— Ваши… что?

— Это книга немецкого священника XIX века, изданная неким Шмидтом. Я читал ее в надежде услышать призыв Божий. Но, потратив на это двадцать минут и усиленно прислушиваясь, так ничего и не услышал, поэтому я решил освободить себя от этого занятия и подумать о том, как лучше и интереснее провести этот вечер. Вы, полагаю, тоже думали о вечере?

— Да, я должна была встретиться тут кое с кем.

— Вот это да! Как же он посмел заставить вас ждать его понапрасну? Вы ведь уже полчаса ждете, не меньше. И вы что, намерены ждать его до закрытия библиотеки? Как вас зовут?

— Джоанна Прингль.

— Вы спорщица, Джоанна Прингль… А я вам сразу должен сказать, что я ненавижу спорщиц. Я очень редко обращаюсь к женщинам, если в них нет полного послушания и полного согласия. Кроме того, я весьма не жаден. Иногда я дохожу даже до того, что позволяю себе угостить даму ужином, если, конечно, это не разорит меня вконец.

Его насмешливо-агрессивная манера смягчалась галантной улыбкой, все время играющей на губах, и обезоруживающим мальчишеским смехом в глазах.